пуст: все приличные люди явились на праздник без опоздания. Тем не менее, Викрат спокойно топал к парадным дверям зала приёмов. И Руана подстроилась под этот размеренный шаг знающего себе цену мужчины.

Перед самыми распахнутыми настежь дверями она повела плечами. С них упала закреплённая на локтях накидка, мягко обняв бёдра.

— Неплохо, — похвалил её опытный завсегдатай приёмов и балов.

Ещё как неплохо — поддержали его взгляды мужиков, которым досталось место у самого выхода. Выпендривается — возражали нарочито презрительные взгляды торчащих рядом спутниц. Подумаешь! Я бы тоже так смогла! Если бы сообразила, что и так можно.

Будто никуда и не переселялась — мысленно усмехнулась Руана, услыхав первые возгласы тех, мимо кого уже проплыла. Восторженные мужские и ядовитые бабские. Те негромко зудели, осуждая и насмехаясь — последнее не слишком убедительно.

— Сработало, — одобрительно отметил Викрат, непринуждённо шагая к тронам у противоположной стены.

Руана внимательно разглядывала так называемое место сосредоточения власти. Раньше-то лишь в кино и видала. А тут живой император. Кстати, вполне интеллигентный с виду мужчина средних лет. С густой тёмной шевелюрой по плечи, в которой уже искрится седина. С усами и бородкой.

Главное, с умными глазами, в которых ни капельки неприличного интереса к свежатине, поставленной к его двору. Он вовсе не разглядывал новенькую, оценивая её экстерьер. Смотрел чётко на лицо, ловя взгляд первой при дворе таарии. Во всяком случае — как пояснил Викрат — за последние лет тридцать.

Одежда венценосца вовсе не поражала великолепием. Обычные тёмные свободные бархатные штаны — такие тут на каждом втором. Обычный камзол того же бархата. Правда, на широких рукавах какая-то вышивка золотом, но весьма скромная — даже изящная.

На груди опять же вполне обычное золотое украшение, разрешённое к ношению лишь для магов: дарометка. Что-то вроде широкой гривны славянских князей. У мужчин из сплошных пластин золота или серебра. У женщин нечто ажурное — некоторые дарометки просто шедевральные вещицы.

Единственным отличием императорских дарометок было наличие на них драгоценных камней. Причём не огранённых, а совсем старых, шлифованных. Больше похожих на разноцветную гальку. Вроде бутылочного стекла, обработанного прибоем: понятно, что драгоценности, но вид примитивный.

Рядом с венценосным супругом на низком подиуме с тронами восседала императрица. Очень красивая женщина с невероятно синими глазищами. И темноватыми для северянки волосами, заплетёнными в две простые косы. Хотя и непросто перевитыми жемчужными нитями. Возраст государыни под стать мужу: сорок с копейками. Но кожа отменно чистая — издалека не видать ни единой морщинки.

Однако самое потрясающее в этой женщине то, что она подобно братьям овладела всеми тремя техниками использования ДАРА. Тоже назл — верней, назлия. Трудно представить, сколько нужно корячиться, чтобы добиться почти недостижимого. Уж для женщины точно.

Ей приписывают многочисленные любовные похождения, а у Руаны в голове сплошное недоумение: когда ей? Чтобы стать назлией, она должна была тренироваться сутки напролёт. Да и сейчас немногим меньше, дабы поддерживать форму. Откуда время и силы на любовников? Уникальная женщина. Ещё толком не зная её, Руана прониклась искренним уважением.

В том числе и за выбранное императрицей платье: почти такое же, как на Руане, только бардовое. Никаких голых плеч и титек наружу. Ни бабочек, ни цветочков, ни мотылёчков — строгость и достоинство. Вышивка, как и у супруга, золотая, но скромная. Шикарное платье!

— Наконец-то, — чертовски приятным баритоном похвалил император опоздавшего на приём любимчика Таа-Дайбера. — Некрасиво с твоей стороны так долго прятать от нас свою находку. Я ещё отругаю Таа-Лейгарда за то, что скрывал свою необычную дочь.

Викрат остановился у края подиума и приложил к груди ладонь, склонив голову. Руана повторила жест приветствия, вдруг ни с того ни с сего опустив глаза долу. Ни дать ни взять напуганная боярышня, которую впервые выпустили из наглухо забитого гвоздями терема.

— Ну, точно притвора, — удовлетворённо поделился с супругой добродушный с виду монарх. — Как нам и рассказывали.

— Значит, есть причина, — пожала та плечами. — Каждый защищается, как может. Руана, повернись-ка.

— Зачем? — не понял император.

— Хочу посмотреть, что так сразило всех, кто видел её спину. Дорогуша, у тебя ведь нет хвоста? — насмешливо уточнила императрица.

И Руана, позабыв про самоконтроль, хмыкнула. Хорошо хоть издевательский взгляд умудрилась не продемонстрировать: а то примут на свой счёт, и прикажут выдрать, как сидорову козу. Так что спиной к монархам она повернулась, всё так же пялясь в пол. И выставив напоказ вырез, оголявший спину почти до талии.

Слишком закрытое — на вкус придворных — чуть ли не монашеское платье таило подвох.

— Вот это да! — восхитился неутомимый поклонник женских прелестей, хлопнув себя по коленям. — Удивила, так удивила!

— Оригинально, — одобрила государыня свежее слово в моде. — Думаю, уже завтра половина дам броситься кромсать платья. Но, полагаю, не каждая додумается нарочно подставлять спину солнцу.

— Точно, — озадаченно поддакнул её более поверхностный супруг. — Мне бы и в голову не пришло.

— А нашей дорогой тарии пришло, — многозначительно акцентировала императрица.

Вообще-то, не пришло — мысленно возразила Руана — а само собой разумеется. Если у тебя загоревшее на солнце лицо и такие же руки, то белая спина будет выглядеть нелепо. Дома на Земле это знает каждая соплюшка, научившаяся говорить, не картавя. Поэтому она периодически выползала на крышу нового отчего дома и заголялась. Теперь её загар безупречен.

— Да уж, наслышан, — облокотившись на левую руку и подперев ею щёку, задумчиво молвил император. — Руане Таа-Лейгард приходят в голову удивительно смелые мыслишки. Порой прямо-таки парадоксальные. Интересно, кто её такому научил?

— Главное: зачем? — продолжала гнуть своё слишком умная императрица. — Дитя, что ты застыла? Повернись уже. Неприлично стоять к нам спиной.

Руана послушно развернулась.

— И заканчивай со своими ужимками, — приказала императрица. — Подними глаза. Скромница выискалась. Поздно изображать невинность. Все только и говорят о твоей неповторимой наглости. И остром язычке.

— Поклёп! — вырвалось у Руаны, напугало её до колик и заставило поспешить с оправданиями: — Единственная, я не могу быть наглой.

— Почему?

— Потому что наглости вообще не существует, — как бы ненавязчиво удивилась Руана. — Ею обзывают абсолютно всё, что в тебе не устраивает других. Так что невозможно иметь то, чего просто нет.

Заржали все, кого тянуло это сделать от души — включая монарха. Подхихикивали и всякие подхалимы, торопясь лишний раз продемонстрировать благонадёжность — что никогда не лишне. Краем глаза Руана заметила, что были те, кому её выступление не показалось смешным.

Ну, со стоящей около государыни троицей братьев понятно: если хотя бы одному Яр-Турану совсем не смешно, остальным тоже лучше воздержаться. Хотя Пере-Яр не удержался от воровской