В принципе, и слава Богу, потому как Глеб чувствовал — еще немного, и он просто упадет.

Не двадцать лет уже мальчику как-никак.

Не только о здоровье, о душе пора бы задуматься.

По крайней мере, на чистые простыни люксовского номера санатория «Федерация» Ларин рухнул так, как раньше рушился только в спальный мешок после трех-четырехдневного рейда со своими любимыми спецназовцами в какой-нибудь очередной горячей точке.

Рухнул — и уснул.

Моментально.

А когда проснулся, за окнами уже было абсолютно темно, шумели под порывами ветра деревья, и почему-то жутко хотелось напиться.

Телефоны Ольги опять безнадежно молчали, и он, прихватив по дороге Художника и Рустама, направился протоптанной дорожкой в бар «Панорама», где Сашку тут же умыкнула смазливая смуглая девица, видимо, та самая, с которой он зависал в прошлый раз, и ранний уход которой обернулся для несчастного Художника грандиозным конфузом с презервативом.

А Глеб с Рустамом прихватили у стойки литровую бутылочку «Ред Лейбла», стаканы, ведерко со льдом и тихо уединились за любимым угловым столиком, где к ним вскоре присоединился скучающий Корн, который печальным голосом поведал душераздирающую историю о том, что Димка отъехал по каким-то срочным делам на пару дней в Сочи, а его, бедолагу, бросил тут.

Вот он, бедолага, и думает: а может, нажраться с горя?

А то тоска такая, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Да еще, похоже, и погода меняется.

Кавказ, блин…

Ларин пожал плечами: нажраться — значит, нажраться.

Тоже мне проблема.

Почему бы и нет.

Охотно составим компанию.

Особенно если учесть тот факт, что у него из досъемок осталась только сталинская дача да интервью с Сочновым у того дома. А если Князь умчался в летнюю столицу России, так и вообще «окно» рисуется, так как ни к Сталину, ни к мэру без Димки лучше не соваться.

А погранцы — да хрен с ними, в принципе, с погранцами.

Получится, так получится.

Не получится, так не получится.

Жизнь.

Интервью с их командиром он, в конце концов, уже записал.

Корн, деловито позвякивая льдинками в стакане, куда уже опрокинул добрую сотку вискаря, тут же возразил, что сталинскую дачу он и без всякого Князя им завтра организует.

С бесплатным приложением в виде банкета с руководством расположившегося там санатория.

Как два пальца об асфальт.

Только во второй половине дня, если можно.

Потому как всю первую половину он, Андрей Ильич Корн, намерен мучиться похмельем после сегодняшней тяжелейшей пьянки.

Которую он, если господа журналисты не будут возражать, прямо сейчас и организует.

Так сказать, не отходя от кассы.

А вот насчет градоначальника — это да.

К Димке. Его тема.

На том и порешили.

И пьянка действительно почти удалась.

По полной программе.

Разумеется, не все, что было запланировано, состоялось, но, по крайней мере, на философию их уже после первой бутылки потянуло.

Тот, кто сам хоть когда-нибудь пил всерьез в интеллигентных компаниях, знает: хреновый признак…

Очень хреновый.

— Видишь ли, Глебушка, — философствовал Корн, меланхолически позвякивая льдинками, — сама по себе демократия — говно полное. Потому как она предусматривает тот печальный факт, что я, повоевавший, получивший плюс к военному два высших гражданских образования, кандидатскую защитивший по социальным технологиям, знающий четыре языка в совершенстве и еще пару на уровне разговорной речи, ни хрена ничем не отличаюсь от своего старого соседа по коммуналке дяди Васи. Несмотря на тот вопиющий факт, что вышеупомянутый дядя Вася — полнейший дебил и урод, никогда толком нигде не работавший и пропивший все на свете, включая собственную совесть. Самое смешное, что он даже в трезвом состоянии на одном-единственном родном русском языке изъясняться не может совершенно и даже футболом не интересуется. Да чего там футбол — его даже за водкой посылать нельзя. Но, извините, хоть обосрись: один человек — один голос. Драма-с…

— И что ты предлагаешь? — Ларин был, в принципе, с Корном почти полностью согласен, просто его эти интеллигентские кухонные разговоры еще в советское время достали.

Вот ведь народ!

Казалось бы, заработали денег, вылезли из шестиметровых кухонь в дорогие бары с мягким оранжевым светом и приглушенной музыкой, профессионально реализовались, полмира объездили по делам да по турпутевкам, а один хрен — та же песня.

Нет чтобы успокоиться, пожить нормально. Для себя, а не для недооблагодетельствованного человечества.

Ни хрена не получается.

Рефлексия, мать ее за ногу…

— А ничего не предлагаю. — Взгляд князевского референта был пока еще вполне осмыслен, да и зол не по-детски. — Это вы с Князем — умные, стратегически мыслящие перцы, вот вы и предлагайте. Несите бремя белых. А я исполнять буду. Потому как, хоть и не такой умный, но тоже белый и прекрасно понимаю, что ежели сейчас что-то не поменять, завтра лучше не станет. Станет только хуже. Гнием-с…

— Слушай, Андрюш, — Глеб осторожно поставил стаканчик виски на стол и полез в пачку за очередной сигаретой, — у вас что, с Димкой какие-то проблемы?

— У нас? С Димкой?!! — Корн искренне расхохотался. — Какие у нас с ним могут быть проблемы? Особенно если учесть, что этот человек сам по себе — очень большая проблема! В том числе и для окружающих…

— Точно никаких?

— Да точно, точно, не переживай. — И Корн вдруг внезапно посерьезнел. — У меня, прежде всего, с самим собой проблемы, а уж потом — со всеми остальными…

Потом немного помолчал и добавил — уже совсем другим голосом:

— И-эх-х-х…. Не получилось напиться. Пойду, погуляю, воздухом морским подышу. Только вы, мужики, со мной не ходите. Вы отличные ребята, просто мне одному побыть надо. Ладно?

Ларин пожал плечами:

— Ладно. Вали…

И Корн и вправду свалил.

А они с Рустамом напились.

До соплей.

До положения риз.

До доставки бесчувственных тел по номерам ехидно усмехающимися охранниками.

Разбередил-таки Корн душу.

Этот пожар только алкоголем и можно залить.

Больше ничем.

Проверено.

…Сон алкоголика, говорят, тревожен, чуток и краток. Этой ночью Ларину удалось в очередной раз убедиться — не врут, гады…

Он проснулся, когда за окном только-только начинал сереть рассвет. Башка разламывалась, во рту — будто полк солдат ночевал.