вступал в права атеросклероз мозга. Существенно, что он не разговаривал последние два года перед смертью, а 22 ноября 1742 года хотел вырвать себе глаза, и пять человек силой едва удержали его». (Эфро-имсон^ 1998, с. 146–147.)

«Большое место в жизни Свифта занимает его любовь к двум девушкам — Эстер Джонсон (“Стелла”) и Эстер Ва-номри (“Ванесса”) <…> Смерть Ванессы, а затем ранняя смерть Стеллы (1728) обострили нервную болезнь Свифта, перешедшую в умопомешательство». (Заблудовский, 1944. с. 506.)

«Первые признаки психоза в 1713 г.» (Wilde, 1849, с. 15–16.)

«Психическое заболевание находилось в связи с инволюционным возрастом». (Braun, 1940, с. 74.)

«Эротика носила невротический характер. Не хватало смелости для вступления в связь с женщиной порядочной, а к проституткам проявлял агрессивные тенденции… Психосексуальный инфантилизм. Копрофилия, связанная с мизогинией, мизантропией и мизофо-бией”1». (Кагртап, 1942, с. 34, 182.)

«Как на пример сексуальной анестезии можно указать, между прочим, и на… Свифта. Адольф Стерн (“Восемнадцатое столетие. Биографические картины и этюды”, 1874) говорит в написанной им биографии Свифта следующее (с. 34): "Чувственный элемент любви, по-видимому, совершенно отсутствовал в нем; доказательство — непринужденный цинизм, проглядывающий во многих местах его писем. Тот, кто внимательно вдумается в некоторые страницы, посвященные позднейшим путешествиям Гулливера, и в особенности в описания брака и потомства гуиг-нгнмов, благородных коней из последней главы, едва ли усомнится в том, что знаменитый сатирик питал своего рода отвращение к браку и во всяком случае не испытывал чувства, притягивающего один пол к другому”. Действительно, наиболее загадочные стороны характера Свифта, равно как и отдельные его произведения, как, например, “Дневник для Стеллы”, и “Путешествия Гулливера”, становятся понятными, только если признать Свифта половым анестетиком». (Крафт-Эбинг, 1996, с. 79.)

«Странный человек, неспособный не только чувствовать, но и понимать людей, мужчина с какой-то неведомой сексуальной патологией… Одинокий нелюдим, годами не произносящий ни единого слова, боящийся лица человеческого, проводящий в ходьбе по десяти часов в день, страдающий сначала манией, а затем идиотией… Да, он капризен, агрессивен, колюч — не скрывает, а наоборот, демонстрирует свою резкость, высокомерие, сарказм. С ним трудно: неожиданная реакция, непредсказуемый поступок, внезапный укус… Жизнь была к нему безжалостна, жестока, несправедлива: борец за справедливость — и игрушка в руках меценатов, учитель человечества — и невротик, поборник разума — и темная трясина беспамятства, блистательный интеллект — и слабоумие… Бедная семья, сиротство при живой матери, безрадостное детство, мучительная юность… Человек в высшей степени интеллектуально независимый и уже в юношеские годы знающий себе цену, учился лишь тому, чему хотел учиться <…> провалы на экзаменах были глубоко спрятанным протестом против догматизма и схоластики. Мы знаем множество примеров школьной“ дебильности” гениев, демонстрирующих только одно: преждевременное развитие, неординарность, нонконформизм». (Гарин, 1992, т. 1, с. 462–463, 475–476.)

Особенности творчества

«Гения сразу видно хотя бы потому, что против него объединяются все тупицы и бездари».

Джонатан Свифт

[Вальтер Скотт532, анализируя творчество Свифта, писал, что в “Путешествиях Гуллцвера” ясно видны] «…первые напечатления… начинающейся душевной болезни». (Муравьев, 1972, с. 159.)

«Надо помнить, что периодически Свифт писал необычайно быстро и продуктивно, но именно и только порывами… С 1714 по 1726 год, в течение двенадцати лет, Свифт не публиковал ничего и жаловался на тяжелую депрессию. Потом появился “Гулливер” (1727), и вслед за ним опять в течение десяти лет Свифт ничего не писал для публикации». (Эфроимсон, 1998, с. 146.)

У Свифта можно предположить наличие одновременно двух видов заболеваний: неврологического и психичесного. Во-первых, какое-то органическое поражение центральной нервной системы, о чем свидетельствуют нервно-мышечные поражения (головокружение, глухота, судороги, правосторонний паралич лицевого нерва) и развившаяся в старости прогрессирующая деменция. Во-вторых, на фоне первого заболевания развилось чисто психическое расстройство, проявляющееся преимущественно эмоциональными нарушениями. Причем отмечается чередование ги-поманиакалъных и депрессивных состояний, которые возникали независимо от внешних обстоятельств и в некоторых случаях достигали психотического уровня, что позволяет уже говорить о биполярном аффективном расстройстве (маниакально-депрессивный психоз.) Творческая продуктивность Свифта, естественно, зависела от доминирующего аффективного состояния (мании или депрессии), что отмечали и биографы.

СЕЗАНН (Sezanne) ПОЛЬ (1839–1906), французский живописец-самоучка, один из основоположников постимпрессионизма.

Наследственность

«Важные черты характера дома Сезаннов обрисовал в романах Золя. Он знал семейство и снаружи, и с изнанки, поэтому наверняка слышал бесчисленные истории и анекдоты о родителях Поля. В рукописных заметках к “Творчеству” он писал о Клоде Лантье (Поле): “…Невротическая наследственность, обернувшаяся гениальностью”». (Перрюшо, 1966, с. 16)

«…Мать Сезанна… отличалась живым и мечтательным нравом, импульсивностью и вместе с тем беспокойным, подозрительным и вспыльчивым характером. Это от нее Поль унаследовал свое воображение и свое восприятие мира». (Воллар, 1934, с. 17.)

Общая характеристика личности

«Странный ребенок этот четырехлетний Поль Сезанн и далеко не всегда приятный <…> а иногда без всякого видимого повода начинает вдруг бесноваться, топать ногами, пока не доведет себя до настоящего припадка, впрочем, припадок этот прекращается так же внезапно, как начинается… С детства боязнь прикосновения, сохранившаяся до старости». (Перрюшо, 1966, с. 15, 323.)

«Отец и мать были рады, что их Поль так пристрастился к своим карандашам и краскам. Это мирное занятие, по мнению родителей, должно было оказывать благодетельное влияние на бурные вспышки его необычайно страстного и живого характера, в котором почти женская чувствительность сочеталась с дикостью… Сезанн далеко не был чудо-ребенком; ученье давалось ему даже труднее, чем большинству его сверстников… Он был не только транжирой, он был вместе с тем и невероятной богемой. Его приятели рассказывали, что не раз во время прогулок ему случалось растягиваться на какой-нибудь скамье в пустыре около Люксембургского сада и из опасения, что бродяги стянут с него ботинки во время сна, употреблять их в качестве подушки». (Воллар, 1934, с. 14–15, 27–28.)

|Из письма к Э. Золя от 1858 г.] «Я забываю на минуту свое горе, только когда выпью стаканчик. Я всегда любил вино, теперь я люблю его еще больше. Я напивался, я буду напиваться еще больше». (Сезанн, 1972. с. 51.)

[1861 г.] «Поль уже был одержим своей почти параноической боязнью прикосновений… Его чрезвычайные трудности в выполнении портретов проистекают от того чувства неудобства, которое он испытывал, находясь слишком близко с другим человеком». (Линдсей. 1989, с.