— Вы говорите о королевской крови? Это вы — стражи?

— Хранители, — поправил орешник, — но можно и стражами нас называть, не слово важно, а суть… Только откуда ты нас добыла?

— Со дна морского, — невольно улыбнулась я. — Там, в ледяном море, есть затонувший остров, а на нем стоит огромное дерево, вернее, несколько деревьев, сросшихся воедино, как вы. В одном стволе было дупло, а в нем я нашла орешки, желудь и семена… тогда я и не поняла, что это. Просто взяла с собой и посадила здесь.

— Родители погибли, значит… — проронил дуб. — Настал наш черед. Ну что ж, так было и так будет: корень от корня, семя от семени… Чую, кругом шиповника много, вот это хорошо!

— Так шиповник нам и помогал, — пробурчала яблоня, — сами мы б не скоро справились, хоть это и правильное место.

— Место Силы? — уточнила я.

— Оно самое, — отозвался орешник. — Или ты не знала?

— Лишь догадывалась, — ответила я. — Здесь уже позабыли обо всем этом, но феи… феи помнят и придут сюда рано или поздно. А мне, признаюсь, не было бы дела до них, если бы одна такая не забрала моего мужа.

— Знакомо, — шумно вздохнул дуб. — Говори!

И я рассказала им все, что знала: о пришельце из другого мира и русалке, что спасла его, о королеве-мачехе и принцах-лебедях, о себе и Эрвине, и Селесте, и…

Если бы я умела, я плакала бы навзрыд, но русалкам, даже выпросившим себе человеческие ноги, это не дано. В море и так предостаточно соли, поэтому мы неспособны ронять слезы, как бы нам ни хотелось.

— Ох, как все запутано… — произнесла яблоня, и тонкая ветка погладила меня по щеке. Я и не заметила, что обнимаю шершавый ствол, словно человека. — Похожее припоминаю, но то было так давно и так далеко отсюда… Не удивляйся, девочка, мы храним память своих предков иначе, чем вы.

— Да, — кивнул орешник и тоже приласкал меня пушистым листом. — Как-то фея лишила обладателя королевской крови человеческого облика, но он выжил.

— Жена ему досталась под стать, вот и выжил, — хмыкнул дуб. — Такое же чудовище, если не хуже!

— Я знаю, фей можно одолеть, — сказала я, отстранившись. — У меня и оружие есть, и владеть им я умею… Но как добраться до них?

— Зачем добираться, — вздохнула яблоня, — они сами придут. И уняла б ты этот дождь или отогнала подальше в море, а то, знаешь, по непогоде они как раз и приходят…

— То в наших краях, — оборвал дуб, — не путай! Я уж далеко корни пустил, чую — за краем этого дождя что-то бродит, а внутрь пройти не может, потому как не простой он! Не человеческий!

— Да и я не человек, вы правы, — сказала я. — Я знать не знала о феях… обо всем этом, жила себе на дне морском, но теперь…

— Ты хотела позвать своего мужа, — напомнил орешник. — Так пойди и позови. Получится или нет, никто не знает, но что тебе мешает попробовать?

— Иди, иди, — подхлестнула меня яблоня. — Солнце к закату клонится, самое время!

— Приходи к нам снова, — прошелестел дуб. — Теперь уж мы никуда не денемся…

— Спасибо, добрые деревья, — сказала я и бегом бросилась прочь.

Ганс оседлал мне коня и сам поскакал следом, хоть я и не просила. Меня же вело какое-то странное чувство, какое-то…

— Госпожа, на этот утес верхом не добраться! — крикнул он мне.

— Ничего, — ответила я, — я дойду! Держи коней, нам еще возвращаться.

Я откуда-то знала, что нужно сделать это до того, как край солнечного круга коснется воды, и времени у меня оставалось мало.

Мокрые камни выскальзывали из-под ног, и я падала на колени, разбивая их в кровь, и дождь смывал ее, теплую и соленую, в такое же соленое море… Так всегда было и будет, все мы пришли из моря и вернемся в него, рано или поздно, так или иначе, я знала об этом с рождения. Но только я не хочу, чтобы это слишком рано случилось для Эрвина! Я… я кровь от крови моря, я русалка, и я не боюсь умереть, потому что для меня это означает лишь раствориться в бесконечности и навсегда остаться рядом с моими родными, но он… Он — человек, и если я не сумею вернуть его, он так и будет вечно скитаться между морем и небом, не в силах найти пристанище!

Не знаю, откуда взялись в моей голове такие мысли, может, ведьма наворожила, может, деревья нашептали, а может, ветер принес, только я, не щадя себя, выбралась-таки на утес.

Совсем рядом, по правую руку, виднелся маяк — свет его был виден сквозь водяную мглу, и я вдруг вспомнила…

Сейчас я стояла над обрывом — внизу волны с шумом ударялись о камни, ворочали их со сдержанным гулом. Ветер бил мне в лицо с такой силой, что, казалось, раскинь я руки, и он поднимет меня, как птицу, высоко в небо. Вот только я не стремилась в облака, я пришла из морских глубин!

Я никогда не пела по-настоящему. Те песенки, которыми балуются все молодые русалки, чтобы очаровать случайных моряков, — это сущая ерунда. А теперь…

В песнях русалок нет слов. Каждый услышит в них то, что захочет и сможет услышать. Именно поэтому ничего не стоит свести с ума целую команду матросов, распевая о веселье и застолье, что уже поджидают странников, только руку протяни, — от такого моряки живо попрыгают за борт, много ли им нужно?

Но я хотела, чтобы меня услышал Эрвин… О чем я могла ему спеть?

Мы были вместе так недолго! Что я запомнила? У Эрвина черные глаза, бархатные, как ночное небо, когда он задумчив, вспыхивающие огнем, когда его озаряет какая-то мысль… и холодные, как обсидиановый клинок, когда он думает о возмездии. А еще в этих глазах загораются мириады звезд, когда Эрвин прикасается ко мне и называет меня им же придуманном именем, и это имя — Мар-р-рлин-н-н — перекатывается камешками в морском прибое рядом с его собственным — Эр-р-рвин-н…

У него чуткие пальцы, жесткие, правда, но когда он касался меня, я застывала, не в силах думать о чем-либо еще.

От его улыбки невозможно отвести глаз… Нет, великое море, Эрвин совсем не хорош собой, но когда он улыбается — словно появляется просвет в тучах, и его обычное в общем-то лицо преображается и делается таким красивым…

Как, ну как передать все это?! Его слова, его жесты, взгляды, улыбки, запах, наконец?! Он