class="p1">То же самое он проделал со всеми остальными камнями, приговаривая: «Это альмандин, это аметрин, это александрит». Были там и волнистые, капризные чаро-иты, и лавандовый жадеит, и редкая фиолетовая шпинель. Флюорит воплощал собой недозрелые ягоды, в которых были все оттенки разом – белый, зеленый, розовый, фиолетовый. И каждый из них обретал тонкую серебряную ножку и оказывался в Аниных волосах.

Когда Ян закончил, на траве лежало только несколько обыкновенных ягод черники, а перед ним сидела Аня, украшенная, как индийская богиня. Ее волосы покрывали все тело и даже больше – когда она сидела, они стелились вокруг подобно покрывалу, и теперь каждый сантиметр волос сиял уже по-настоящему, переливаясь под солнечными лучами. Он замер, глядя на нее, и сидел так очень долго. Аня замерла тоже. Через какое-то время – неизвестно какое, может быть, через несколько часов или дней – Ян сглотнул и произнес глухим от долгого молчания голосом:

– Какая же ты красивая.

– 7–

На следующее утро после пения у костра Аня была почти без голоса. Они с Яном стояли возле палатки и чистили зубы под импровизированным умывальником, и она сказала, ополоснув рот от пены:

– Ты почти лишил меня дара речи.

Ян погладил ее по волосам и сказал:

– Я уезжаю через час.

Аня уронила щетку на землю. Подняв и ополоснув ее, тихо спросила:

– Уже?..

– Так. Пора. Дети.

Она кивнула.

– Сразу домой?

– Нет. Сегодня еще в Москве концерт.

Она посмотрела на него с надеждой.

– Мы тоже можем поехать раньше. Где концерт?

Ян сказал название клуба, и Аня рассмеялась.

– Я там живу совсем рядом! А может…

– Мы еще не решили, где остановимся в Москве.

– Давайте у меня, дети сейчас у бабушки!

Он улыбнулся.

– Можно?

* * *

За неделю до концерта в «Запаснике» пропал барабанщик. Аня снова и снова набирала Вову, но он не брал трубку. Тут позвонил Раскольников. Аня вздохнула с облегчением – Вова снимал у него комнату.

– Привет, что-то я не…

– У нас проблемы, – перебил ее Раскольников.

У Ани упало сердце.

– Что случилось?

– Да ничего, блин. Просто твой Вова обнес хату и свалил.

– Что?..

– Квартиру он ограбил, вот что.

– Твою?..

– Ну не твою же!

Аня быстро собралась и приехала на Чеховскую. Кругом царил кавардак. Она села, зажав голову между коленями. Что теперь будет? Она поручилась за этого человека. Это центр Москвы, наверняка дорогое что-то украл…

– Чего не хватает? – спросила Аня глухим голосом.

Раскольников посмотрел на нее и сказал:

– Барабанщика у нас не хватает.

Она посмотрела на него, чуть не плача, и кинулась обнимать. Он гладил ее по голове и говорил:

– Ну что ты… Ты думала, я совсем мудак, да? Могу на тебя это повесить?.. С ума сошла… Я не мудак, Анечка, не мудак.

– А он – мудак, – сказала Аня, шмыгая носом.

– Опять не угадала.

Раскольников сел на подоконник и закурил.

– Он наркоман просто героиновый. Я вчера узнал. Его ломало всего.

– Черт, – выдохнула Аня.

– Может быть, он сбежал домой, в Курск. А, хрен с ним. – Раскольников махнул рукой. – Где барабанщика брать будем?

Аня вздохнула.

– Давай попробуем найти сессионного… Придется ему заплатить… Конечно, я возьму это на себя.

– Вот же… Не, Ань, прости, я ошибся: он все-таки мудак.

Они невесело рассмеялись.

* * *

В машине ехали вчетвером. Маг не дал Яну сесть на заднее сиденье («Мне нужен штурман», – сказал он), и Аня сидела, придавленная храпящей тушей пьяного Димы. Всю дорогу, около трех часов, Ян провел, сворачивая шею в сторону Ани. Он непрерывно смотрел на нее и держал за руку. Они молчали, потому что Аня все-таки потеряла голос, а Ян не знал, что говорить, и только обрывочно перекидывался с Магом незначительными фразами.

Когда они приехали, Дима ввалился, держась за косяк, сразу же прошел в комнату и завалился на диван. Аня вошла в кухню и покраснела: царил откровенный бардак, и даже раковина была завалена посудой.

– Извините, – просипела она, пригласила всех войти и направилась в душ.

Когда она вышла, Ян уже мыл посуду, громко что-то напевая.

– Пожалуйста, не надо, – прошептала Аня. – Мне неловко.

А он сказал, не прерываясь:

– Расскажу тебе забавную байку. Считается, что первое польское выражение, записанное в Генриковой книге, звучит как «Монж муви до жоны: «То я помеле, а ты почывай». Ну то есть муж говорит жене: «Дай я помелю, а ты отдохни», – перевел Ян, смешно утрируя голос. – Сейчас это переводится примерно как «отдохни, милая, я помою посуду сам».

Аня смутилась.

– Спасибо.

Она стояла рядом в шелковом халатике – белом, расшитом тиграми, – с влажными вьющимися волосами. Наконец-то свежая, хотя и уставшая.

– Нужно немного поспать перед концертом, – сказал Ян, и она не могла с ним не согласиться. – У нас есть часа три-четыре. Но сначала мы поедим.

Кухня наполнилась песнями и смехом, и на какую-то секунду Аня представила, что так может быть всегда – всегда может быть так весело на кухне, так хорошо, – и мелькание рук Яна над сковородкой стало еще осмысленней.

– У тебя есть что-нибудь острое?

Аня достала из холодильника маленькую баночку аджики, недавно купленную мамой. Сама она ее не ела, и баночка стояла будто специально для Яна.

Они поели, и Ян с Магом тоже по очереди приняли душ. Маг вышел из душа и сказал:

– Змэнчылэм ще, отпочниймы трохэ[50].

Аня показала Магу, где лечь. Потом она открыла дверь своей спальни, где стояла широкая кровать, на которой она обычно спала вместе с Идой.

Они разделись и легли.

– Сначала нужно поспать, – сказал Ян. – Поставь, пожалуйста, будильник на через час.

Аня включила будильник на телефоне и посмотрела на Яна.

– Ты красив, как юный бог.

– Это потому, что ты такая красивая.

Она поцеловала его, и он сказал, глядя ей в глаза:

– Ты понимаешь, что три дня назад произошло нечто очень важное?

– Да, – ответила Аня. – И я не очень понимаю, как буду жить дальше.

– Я теж[51].

Он задумался и пристально посмотрел на нее. Провел по волосам рукой.

– Я хочу завоевать тебя.

– Зачем?

– Не вем[52].

Ян откинулся на кровати, глядя в потолок.

– Ты знаешь, все можно решить, и с женой, и со всем остальным… Но вот дети…

– Я понимаю.

Аня приподнялась на локте и посмотрела на него.

– Ты ведь не обидишь меня?

– Нет, – тихо сказал Ян. – Никогда.

Она положила голову ему на грудь и подавленно замолчала. Он стал гладить ее по волосам, тихо напевая:

– Добрая принцесса, Смотри, твой брат