что вовремя добрались. Ян беспокоился, что никто больше не придет, – кому охота мокнуть? Но уже на следующей песне в типи вбежало еще несколько мокрых до нитки девушек.

– О, вам надо просохнуть и выпить, – сказал Маг, протягивая фляжку.

Девушки были красивые, как на подбор. Ане захотелось раствориться.

Но Маг снова взял барабан и начал отстукивать бодрый ритм, а Ян запел, и Аня забыла о себе, вспомнив слова этой песни. Она слышала ее когда-то давно, даже не зная, кто ее поет, и сейчас ощутила такую радость узнавания, что стало жарко. Она стянула толстовку через голову, оставшись в одной футболке, и поймала на себе взгляд Яна.

Он пел что-то про снег, про далекий север, и хлопья летящего от костра пепла стали напоминать снежинки. Аня вспомнила Северск и то, как заметало двери дома зимой.

* * *

Она толкнула дверь, но та не поддавалась. Папа вышел на веранду и налег на нее всем телом. Дверь начала медленно открываться.

– Пролазь, – скомандовал он, и Аня шмыгнула в образовавшуюся щель, отпинывая снег и раскидывая его руками.

Аня уже опаздывала. Вокруг было еще темно, но, убегая, она боковым зрением видела, как папа расчищал крыльцо блестящей лопатой.

Идти утром неприятно, особенно в метель. До школы далеко, минут двадцать быстрым шагом. Можно, конечно, поехать на троллейбусе, но тогда есть риск прождать дольше, чем будешь идти пешком.

Она миновала гаражный отсек, перешла дорогу и пошла березовой рощей. Кругом стояла белая стена, ресницы смерзлись и покрылись инеем, в носу замерзли сопли, но все равно продолжали бежать. Девятилетняя Аня недоумевала: почему зимой замерзают целые реки, а сопли никогда не застывают до конца? И ей представлялся тропический водопад, который никогда не видел снега.

После уроков возвращаться было легче. Обычно Аня шла вместе с одноклассницей Леной, которая жила еще дальше, и по дороге они всегда пели. Конечно, только не в метель, а то снег набивался в рот и было не слышно. Например, такое:

– Песня-а-а улета-а-а-ет в небо сине-е-е-е, из большого шко-о-ольного окна-а-а…[49]

Когда она возвращалась из школы, дома была только баб Нюра. Аня быстро ела, разогревая суп на плите в железной чашке, а потом выходила на улицу, кормила собаку Джерку, теребила ее по холке и шла в сарайку к свиньям. От ведра теплых помоев, смешанных с комбикормом, валил пар. Аня выливала густую вонючую жижу в желоб, и свиньи, медленно переваливаясь, подходили и погружали в коричневое месиво рыла. Раз в год, в конце декабря, папа резал одну из свиней, и тогда из сарая доносился пронзительный визг. Папа возвращался с грязным топором, бросал в стирку холщовый фартук с пятнами свиной крови, а маме отдавал голову с застывшими глазами, чтобы она сварила из нее холодец. Мама долго отмывала ее в железном тазу, таком желтовато-белом, который моментально становился красным, а потом ставила голову в большой чан и целый день варила ее на медленном огне.

– Солить надо в конце, – учила мама. – Также, уже в самом конце, надо бросить черного перца горошком, лаврушку и пару луковиц.

Луковицы минут через пятнадцать надо было вытащить и выбросить, потому что мама не любила лук, особенно вареный, – в ведро с пищевыми отходами, для еще живых свиней.

Туша свиньи разделывалась и замораживалась. Особым деликатесом были уши – мама их как-то очень вкусно запекала, а еще они вместе с папой делали кровяную колбасу из промытых свиных кишок, которые потом висели гирляндами в подполе.

Когда голова была уже сварена, она долго лежала на большом блюде, остывая, и смотрела на всех черными дырами глаз. А потом мама как-то ее разделывала, и после этого они все вместе собирались за столом, чтобы подготовить мясо на холодец. Это был торжественный ритуал, когда они садились и погружали пальцы в теплое еще мясо, разрыхляя кусочки без помощи ножа, а кости обсасывали и плевали в таз под столом – Джерка с удовольствием потом догрызет.

Это продолжалось долго, часа два-три, и все при этом общались, смеялись, будто никогда не ссорились. Потом мясо утрамбовывалось в железный таз, добавлялись еще какие-то специи, морковь и хрен, и все это заливалось сверху густым жирным бульоном. Папа выносил таз на веранду и ставил на шкаф, чтобы не достал кот, и холодец стоял там день или два, покрываясь снежной коркой. Потом мама надевала толстые прихватки-рукавицы, чтобы пальцы не прилипли к железному тазу, приносила таз на кухню и оттряхивала снег. Сначала было видно только толстый слой мерзлого жира, но под ним – все это знали – был нежнейший, упругий холодец с кристалликами льда, вкуснее которого нет на всем белом свете.

* * *

Раскольников открыл дверь, а сам быстро убежал на кухню, что-то крикнув. Аня переспросила, и он сказал:

– Я постирал кота.

– Помыл? – не поняла она.

– Постирал. В стиральной машине.

– Зачем?..

– Да разозлил он меня вчера… Не помню уже… Пьяный был. – Аня смотрела на него с ужасом. – Да живой он, живой! Шкерится где-то в комнате. Я так, покрутил немного без воды.

Кот у него был недавно. Точнее, маленький белый котенок. Звали его Чеснок. Аня нашла его в комнате забившимся под диван. Покачала головой, вздохнула, взяла котенка и пошла на кухню. Раскольников что-то готовил.

– Я нашла нам виолончелиста, – торжественно объявила Аня.

– Воу-воу, полегче!

Раскольников был в восторге.

– Через час приедет.

– Умничка.

– Учусь, – хмыкнула Аня.

– А где ты его взяла?

– Оля дала. Я ей вчера позвонила и говорю, мол, Оль, я хочу, чтобы у меня был виолончелист, у тебя же много знакомых, – она дала какой-то номер, а я позвонила. Говорю, так и так, давайте играть вместе.

– А он че?

– Ну, через час придет слушать. Зовут Арнольд.

Раскольников расцеловал Аню в обе щеки и продолжил готовить обед.

Ровно через час Арнольд сидел на кухне и слушал, как Аня поет. Через три песни и три тоста он сказал, широко улыбаясь:

– Честно, ребят, – не ожидал. Даже злился на себя, что время зря трачу. Но вы меня покорили. Я в деле.

– Дай пятюню, – воскликнул Раскольников, и они с Аней звонко соединили поднятые ладони.

Следующим музыкантом, которого найдет Аня, будет мультиинструменталист Василий. Потом барабанщик Вова.

Влад будет смотреть на увлечение Ани сквозь пальцы. Один его старый друг, Сережа, однажды побывает на репетиции и останется играть – и вот тогда Влад начнет напрягаться.

Но пока все шло очень хорошо. Группа активно репетировала и готовилась к первому концерту – в