* * *

К моменту окончания концерта в типи дождь перестал. На улице было уже совсем темно, и зрители стали разбредаться кто куда. Вариантов было много: концерты на фестивальных площадках продолжались всю ночь.

Ане было все равно, куда идти, лишь бы рядом шел Ян, а лучше – пел, сидя напротив. И она предложила:

– А в нашем лагере есть костер. Пойдем туда? Там можно песен еще попеть.

Костры были не везде. Ян согласился, не раздумывая, и они пошли.

Сев у костра, он достал гитару и запел. Аня стала подпевать – сначала робко, но постепенно, видя ободряющую улыбку, осмелела. Голос набирал силу и окреп, сливаясь с голосом Яна, образовав спонтанный дуэт. К костру стали подходить люди из ближайших палаток и рассаживались на бревнах вокруг. Они молчали, не зная слов, а Аня знала, и она пела, пела, закрыв глаза, для него, для всех и даже – для себя. От собственного голоса, сплетенного с голосом Яна, в гортани разливалась теплота, обволакивая тело подобно горячему меду, и становилось легко, хорошо – как-то правильно. Она чувствовала себя здесь и сейчас, чувствовала, как припекает от костра колени, как ее толстовка пахнет дымом, как дым, наконец, взметается вверх серыми иглами и растворяется в темноте. Когда песня кончилась и отзвучал последний аккорд, Аня открыла глаза и увидела вокруг много-много людей – знакомых и незнакомых, на бревнах больше не было свободных мест. Да что там на бревнах – вокруг костра образовалось плотное кольцо зрителей, и они захлопали, дослушав песню. И Аня засмеялась, почувствовав себя вдруг абсолютно счастливой, и засмеялся Ян. И Аня подумала, что, может быть, он тоже – счастлив, и почему-то осознала свою к этому причастность. Он запел снова, другую песню – что-то блюзовое, мелодичное, и на этот раз некоторые люди из числа слушателей тоже знали текст и подпевали. Они красиво подпевали, искусно, сильно – все словно плыли, поднятые огромной волной, захлестнувшей эти бревна, этот костер, весь мир. И музыка плыла, и плыли люди, которым будто стала недоступна фальшь, как всякая ложь, любое искажение – нот, взглядов, касаний.

И на какой-то момент Ане показалось, что это существовало всегда – и никогда не исчезнет. Ни один из звучащих голосов никогда не покинет эту Землю, не умрет и не погаснет – и вечно будет плыть через ночь, через дым от костра, через две фигуры, сидящие друг напротив друга, глядящие друг на друга и поющие. Потому что правильно только это, только так, а иначе – иначе Аня уже пробовала, иначе плохо, нельзя и бессмысленно. Правильна только эта ночь, эти фигуры, этот огонь. И это утверждение было просто фактом, незыблемой константой, опровергнуть которую невозможно – никакими известными человечеству аргументами.

Они пели до рассвета, а потом Ян сказал:

– У меня в палатке спит Маг.

Ане было все равно. Она уже шла с Яном рядом, и он держал ее руку в своей, увлекая вперед, через поляну, через ряды пустых торговых палаток, через радиорубку, возле которой стояла Ольга, закончившая последний на сегодня эфир. Она увидела их, идущих рядом и держащихся за руки, и удивленно, с какой-то шутливо-порицающей интонацией, воскликнула:

– Аня!..

Они рассмеялись, и Аня, пройдя еще немного, нырнула в теплую палатку. Она легла на расстегнутый спальник, раскинув руки и приоткрыв губы, рассыпав волосы. Рядом, уткнувшись носом в свой спальник, животом вниз, лежал Маг. Но им было все равно.

Ян накрыл Аню своим телом и начал стягивать с нее одежду, но она сама уже торопливо раздевалась, и палатка наполнилась белизной тел, светом волос, мельканием рук и ног.

Аня выдохнула, улыбнулась и попросила воды. Ян натянул штаны и вышел из палатки. Через две минуты он вернулся, поставив к ее ногам пятилитровую бутыль. Аня рассмеялась и стала пить прямо так, из горлышка, и вода хлынула по бокам, на плечи. Ян подставил рот и глотнул воды от одного из потоков, а потом словно выжал губами волосы Ани. Она отдала ему бутыль, он закрутил крышку и отставил воду куда-то к порогу палатки.

Аня лежала, положив руки под голову, и улыбалась, глядя на Яна. Он наклонился близко-близко к ее лицу и прошептал:

– А ты знала, что ты – сокровище?..

Она посмотрела на него с изумлением и страхом и выдохнула:

– Нет.

* * *

Проснувшись в Тишине и еще не открыв глаза, она почувствовала, что его нет рядом. Аня испугалась и села.

Вокруг был лес. Она сидела в центре большой поляны, залитой светом, и сразу поняла, что́ ее разбудило. Солнце. Оно заливало всю поляну, и Аня сидела, пропитанная его сиянием насквозь. Она увидела, как светится ее кожа, как мерцают длинные, почти до колена, волосы, словно населенные планктоном или роем светляков, как из ее коленей выходят два луча света – то отражалось солнце в коленных чашечках, будто в кружке с водой.

Аня растерянно озиралась по сторонам. Она знала, что он где-то недалеко и сейчас вернется, но все равно ощущала беспокойство, боясь потерять его – потерять даже здесь. Особенно здесь. Потерять и заблудиться в каганате, зайти в область Острых скал и упасть, оказавшись нанизанной на серую шпажку, среди убитых птиц и людей.

Но Ян вернулся быстро. Он вышел из зарослей ивняка, такой сильный и красивый под этими лучами, и уверенной походкой направился к ней. Аня улыбнулась и махнула ему рукой. Ян улыбнулся в ответ. Он что-то нес в ладонях и, приблизившись, высыпал их содержимое к ее ногам.

Это были ягоды черники. Они покатились из его ладоней во все стороны, как блестящие фиолетовые бусины. Аня даже услышала легкий звон при их столкновении друг с другом – и вдруг увидела, как они преображаются на глазах, превращаясь в сияющие самоцветы безупречно круглой формы. Ягоды-камни немного отличались по размеру и цвету: некоторые из них были темно-фиолетовыми, уходящими в черноту, некоторые – нежно-сиреневыми, но попадались и совсем зеленые – не созревшие.

Аня онемела, увидев эту россыпь. Ян взял один камешек и сказал:

– Это аметист. Фараоны украшали им свои троны.

Солнце, проходящее сквозь бусину, расцвечивало ладонь Яна.

– А сейчас я покажу тебе фокус.

Он улыбнулся, зажал камень в ладони и дунул на нее, а когда раскрыл, Аня увидела тот же аметист, но закрепленный на шпильке. Она рассмеялась и захлопала в ладоши, а он осторожно приколол шпильку к ее волосам.