будничным тоном, – но учитывая, как вы все трудились… Итальянский военно-морской флот планирует массированную атаку на британские караваны судов с войсками в Средиземном море.

Никто не произнес ни слова. Бетт посмотрела на свои испачканные графитом пальцы. Они дрожали.

– Крейсеры, подводные лодки, диспозиция, хронометраж нападения… – Дилли бросил авторучку, качая головой. – Здесь почти полный план сражения. У вас получилось, барышни. У вас получилось.

Пегги закрыла глаза рукой. Филлида продолжала плакать, но уже с каким-то бессильным облегчением. Бетт заморгала. Во рту пересохло. Она понятия не имела, как себя вести. «У вас получилось». Нет, это просто невозможно осознать.

«Бетт у нас не слишком смышленая… Жаль, младшая дочка Финчей плохо соображает…»

– Пойду отнесу. – Дилли поднялся, но тут же покачнулся.

Они одновременно потянулись к нему, помогая удержать равновесие. До Бетт внезапно дошло, насколько изможденным выглядит его обросшее щетиной лицо. После стольких часов на посту немудрено, что он едва на ногах стоит. Пожалуй, если присмотреться, он кажется не просто изможденным, а по-настоящему больным.

– Давай я, – вызвалась Бетт.

– Это нужно немедленно отправить в Адмиралтейство по телетайпу, – крикнул ей вслед Дилли. – Господи, только бы Каннингем не напортачил…

Бетт вышла в темень и поначалу даже не поняла, что с неба льет как из ведра. Она не чувствовала ни холода, ни дождя. Едва касаясь ногами земли, она пронеслась по дорожке под башенкой с часами, сжимая в руке план сражения. Она не знала, где находится телетайп Адмиралтейства, поэтому побежала к особняку и рывком распахнула двери. Работники ночной смены подняли головы и увидели, как в вестибюль врывается вместе с порывом ветра и брызгами воды Бетт Финч, задыхающаяся, с прилипшими к лицу волосами. Прижимая к груди бумаги – заветный труд Коттеджа. Ее труд.

– Вызовите вахтенного, – выпалила Бетт, впервые в жизни отдавая приказ. – Вахтенного, быстро!

Она не вернулась в Коттедж за пальто и сумочкой. Пропуск был у нее в кармане, и прямо из особняка она поковыляла к воротам Парка и дальше, по непроглядной дороге, сквозь дождь. Невообразимая усталость прокатывалась по телу волнами, тяжелыми морскими валами вроде тех, что качают в ночи итальянские всплывшие подлодки и крейсеры, вражеские суда, уже готовые атаковать британские корабли… но об этом пусть думает кто-то другой. Адмирал Как-его-там – она не могла вспомнить его фамилию. Она не могла вспомнить ничего, что не напечатано блоками по пять знаков.

Чей-то тихий скулеж из темноты – похоже, от аптеки. Бетт еле расслышала этот жалобный звук, но ноги сами понесли в ту сторону. Она на ощупь пробиралась сквозь дождь. Конечно, все уже давно закрыто – время, должно быть, приближалось к полуночи. Скулеж донесся отчетливее. Она опустилась на корточки, пытаясь что-то разглядеть через упавшую на глаза мокрую челку, и поняла, что этот съежившийся комочек на ступеньках – собака.

Совершенно обессилевшая Бетт растерянно уставилась на жалкое создание. Пес сверлил ее взглядом, дрожа и чуть оскалившись.

Бетт взяла его на руки, пес попытался ее укусить, тощие ребра бедняги тряслись у ее локтя. Дождь зачастил сильнее, а до дома оставалось тащиться по тьме еще четверть мили…

На кухне Финчей горел свет. Мать Бетт сидела у стола в ночном халате, в руках кружка «Овалтина», рядом Библия. Увидев, как Бетт входит на кухню в хлюпающих туфлях, миссис Финч залилась слезами.

– Вот и ты наконец-то – за три дня ни словечка! Я… – Она осеклась, заметив комочек на руках у Бетт. – А это что такое?

Одеревеневшая, еще не успев отогреться, Бетт молча вытянула из ящика стопку белоснежных полотенец и начала вытирать пса. Судя по торчащим серым пучкам шерсти, которые показались из-под полотенца, это был шнауцер.

– Мои лучшие полотенца! На этой твари наверняка полно блох… – пролепетала миссис Финч. – Убери ее отсюда немедленно!

Бетт открыла холодильный ящик. Внутри обнаружилась тарелка с ломтем пирога лорда Вултона[43] – вероятно, отложенный для нее ужин. Она поставила тарелку на пол и в каком-то ступоре смотрела, как полумертвый от голода шнауцер набросился на еду. Голова у него была маленькая, квадратная, с жесткой бородкой, которая делала его похожим на миниатюрного кайзера. Он уплетал пирог, не забывая сердито зыркать по сторонам.

– Я не позволю, чтобы это животное ело с моей воскресной посуды! – Бетт еще никогда не видела мать настолько возмущенной. Мать потянулась к Библии, как к спасательному кругу. – Эта твоя непочтительность, Бетан… «Глаз, насмехающийся над отцом и пренебрегающий покорностью к матери…»

«Книга Притчей Соломоновых», – подумала Бетт. Миссис Финч протянула ей Библию, но впервые в жизни Бетт ее не взяла. Она слишком устала, чтобы держать тяжелый том на вытянутых ладонях, пока руки не затрясутся, а гнев матери не утихнет. Она просто не могла заставить себя это сделать. Бетт равнодушно оттолкнула книгу и продолжала наблюдать, как пес доедает пирог. Рот миссис Финч открывался и закрывался, она что-то говорила, но у Бетт даже сил не было ее слушать. Старательная мамина помощница куда-то подевалась – видимо, еще не вернулась из трехсуточного погружения в «Энигму». Завтра она извинится.

А может, и нет.

– …И запрещаю оставлять в доме собаку! – закончила мать, стараясь не визжать слишком громко. – Выставь ее на улицу немедленно!

– Нет, – сказала Бетт.

Она взяла на руки не проявлявшего особой благодарности шнауцера и понесла его вверх по лестнице, мимо Озлы и Маб, которые подслушивали на площадке с круглыми от изумления глазами. Оказавшись в своей комнате, Бетт соорудила подстилку из одеяла, попутно равнодушно констатируя, что у пса действительно есть блохи. А после этого Бетт и ее собака уснули как убитые.

До королевской свадьбы одиннадцать дней. 9 ноября 1947 года

Глава 18

Внутри часов

Клокуэлл – обитель оживших мертвецов, подумала Бетт. Пусть врачи и носились с рекреационной терапией и лечебным гипнозом, все равно создавалось впечатление, что мало кто из попавших в женское отделение выздоравливает и возвращается домой. Покорные, одурманенные лекарствами, они оставались здесь навечно и медленно угасали. А потом наступал конец. В Блетчли-Парке ломали немецкие шифры, а в психиатрической лечебнице – человеческие души. Некоторые пациентки действительно были умалишенными, кто-то страдал от настолько резких перепадов настроения, что просто не справлялся с жизнью во внешнем мире. Но за годы заключения Бетт убедилась, что содержат тут и других. Вот женщина, унаследовавшая деньги, на которые зарился ее брат. Он добился, чтобы ее признали невменяемой и заперли в клинике, прежде чем она достигла совершеннолетия и вступила в права наследования… А вот другая: ей поставили диагноз «нимфомания» после того, как она призналась новоиспеченному мужу, что до