Быстро умываюсь. Натягиваю джинсы, толстовку и теплую куртку, кожаные ботинки на грубой подошве. Я даже одеваться стала, как прирожденная ищейка.

— Шапку надень. — Слышу из кухни голос Сэм. — Давай за стол, Шестак. Съешь бутерброд и выпей кофе. Я не пущу тебя голодной.

Забота Саманты обнимает и наполняет уверенностью. Мне не нужно ничего говорить. Оправдываться, объяснять, рассказывать, просить… За окном 6.30 утра, а я уже мчу к дому Глеба, чувствуя во рту сладкий привкус кофе, приготовленного подругой.

Наплевав на камеры, выжимаю сто сорок, боясь не успеть… Въезд на участок Ладожского оцеплен. Среди пустых служебных машин замечаю старенький ниссан Горбунова. Черт, получается, они там, за ограждением?

— Покиньте территорию. — Звучит за спиной голос оперативника. — Посторонним вход запрещен.

— Бессмертный внутри?

— Вы кто?

— Внештатный помощник Якова Андреевича. У меня даже документ есть… — оправдываюсь.

— Пусти ее, Игорь. Это мой стажер, навязанный Школой Полиции. — За спиной звучит знакомый строгий голос. — Так и знал, что ты меня ослушаешься. — А это уже шипит мне, крепко сжав локоть. Яков приподнимает ленту ограждения и пропускает меня вперед.

— Пациентка заболела, пришлось отменить операцию. — Виновато бубню я.

— Надевай комбинезон, бахилы. Будешь работать, как все. Кстати, Ладожского пока не нашли.

— Что-то обнаружили? — обвожу взглядом рассредоточившихся по участку оперативников с собаками.

— Пока нет. Мы приехали десять минут назад. Горбунов обыскивает дом. Видишь этих собак? — Бессмертный взмахивает рукой в сторону роскошных овчарок малинуа. — Они обучены находить человеческие трупы. Пойдем.

Мы спешно облачаемся в комбинезон, бахилы поверх ботинок, надеваем перчатки. Считаю это бессмыслицей и озвучиваю вопрос:

— Тут же все до нас затоптали, Яков Андреевич?

— Осмотр места преступления должен проходить строго по протоколу, иначе он не имеет юридической силы. — Терпеливо отвечает Яков. — Пойдем в дом, Диана, я покажу тебе, как криминалисты ищут следы крови и отпечатки пальцев.

— Ладожского объявили в международный розыск? — осторожно спрашиваю.

Яков кивает. На ступеньках крыльца нас окрикивает один из оперативников. Бессмертный резко разворачивается и делает шаг навстречу молодому темноволосому парню в очках, бегущему к нам.

— Вызывайте старшего следователя, Яков Андреевич. Жаклин обнаружила человеческие останки.

— Горбунов, на участке обнаружен труп. Солнцев с тобой? — кричит Бессмертный в рацию.

Через минуту из дома выходит тот самый Солнцев. Вчетвером мы направляемся к месту костра, которое я засняла на камеру. Над небольшим холмиком под берёзой громко лает овчарка Жаклин. Двое мужчин по приказу Солнцева начинают копать подмерзшую землю. А я... Отхожу в сторону, не в силах справиться с дрожью в руках и давящим грудь волнением.

— Держись, Диана. Что бы там ни нашли, лучше знать правду, чем быть в неведении. Я грустно киваю. От правды меня отделяют минуты, наполненные скрипом лопат и собачьим лаем, монотонными комментариями судебного медика, склонившегося над могилой.

— Ребёнок. — Вздыхает медик, жестом подзывая судебного фотографа.

Слышу щелчок затвора фотоаппарата и обрывочные фразы судебного медика:

«Девочка... фрагменты платья... детская куртка розового цвета...». Слова сливаются в похожий на водопад гул, а потом и вовсе исчезают. От падения меня спасают сильные руки Якова...

Диана

— Открой глаза, Диана, — Яков хлопает меня по щекам. — Зачем ты приехала? Я же говорил, что здесь не школа благородных девиц…

— Я в порядке, — хриплю, отирая ладонью пылающий лоб. — Покажите девочку. Мне же надо опознать…

— Это не Арина, — помогая мне сесть на садовый пластиковый стул, произносит Яков. — На вид ребенку год, от силы два. Похоронена недавно.

— Ублюдок. — Шиплю я, сжимая пальцы в кулаки. — Какая же он мразь! Мразь! Вы найдете его, Яков Андреевич?

— Мы делаем все, что положено. Я давно ничего не обещаю…

Искоса наблюдаю за судебным медиком и фотографом, распластавшимся возле маленького тельца — чьей-то доченьки… Он все щелкает и щелкает, делая страшные кадры, а потом останки уносят в натянутую для работы криминалистов палатку.

— Еще труп. — Машет рукой Солнцев. — Жаклин что-то почуяла. С другой стороны участка, к западу. Судя по земле, могила давняя.

Боже, у меня трясутся поджилки от страха. Что же он за монстр, Ладожский? Как я могла не угадать его натуры, поверить лживым словам и обещаниям?

— Давай работать, Диана. Ищи подозрительные предметы, следы, надписи на стенах. Как ты тогда делала, помнишь? Могли появиться новые улики. Снимай на камеру и описывай. — Дает указания Бессмертный.

— А как же труп?

— Этим занимаются специально обученные люди. Мы лишь помешаем медику и экспертам.

— А что будете делать вы?

— Мне надо кое-что проверить. Хочу запросить нераскрытые дела о пропаже детей. Не волнуйся, я буду здесь. — Бессмертный кивает в сторону открытой деревянной беседки. В ней пылает камин, на столе стоят электрический чайник и чашки. Мы здесь надолго…

— Яков Андреевич, а почему нет собак, обученных искать живых? — взволнованно спрашиваю я вслед уходящему Бессмертному.

— Мы все здесь осмотрели. Погребы, чердаки, хозпостройки. Горбунов даже в канализационные люки лазил. — Яков категорично качает головой.

— А если… они без сознания?

— Давай проверим, — кивает Яков. — Травин! Иди сюда!

Темноволосый паренек в очках, ведущий Жаклин на поводке, спешно направляется к нам. Его очки запотели, челка выбилась из капюшона комбинезона, бахилы почернели от грязи.

— Все в порядке, Яков Андреевич, место, на которое указала Жаклин, обследуют.

— Я не об этом. Есть служебная собака, обученная находить живых?

— Да, Джерри сидит в машине. Вон там, за ограждением. — Гордо отвечает он, указывая на полицейский «бобик», припаркованный за воротами. — Я его оставил, чтобы не мешался под ногами Жаклин, не отвлекал ее от прямых обязанностей. Знаете, как это бывает, собаки начинают играть и…

— Веди Джерри сюда. Обследуйте с Дианой Руслановной участок. Погребы, люки, сараи.

— Опера же все обошли!

— Отставить! Это приказ. Сделай, как я прошу.

Травин согласно трясет головой и привязывает Жаклин к столбу беседки. Оглядываю участок Ладожского, зябко ежась на пронизывающем ветру. Ничего подозрительного. Безысходность, запустение, тишина. Ни одного постороннего звука, лишь тоскливое завывание ветра и лязг ржавых ведер, висящих на крючках под навесом. Откуда в моей голове появилась безумная идея проверить живых? Если на участке нашли уже два трупа, а, может, найдут больше? Стал бы Ладожский оставлять кого-то в живых и убегать?