— Мы пришли. Знакомьтесь, Джерри. — Улыбается Травин. — А меня Пашей зовут.

— Диана, очень приятно. Давай начнем по порядку, с первого строения от восточной границы.

Паша послушно кивает и тянет Джерри в указанном мной направлении. Взглянув на время, включаю камеру и начинаю осмотр. Мы проходим первое, второе, третье строение. Все без толку… Выключаю камеру, давая передышку псу и нам с Пашей.

— Знаете, Диана, собаки — последняя надежда для живых людей без сознания. Джерри научен угадывать три запаха, Жаклин — шесть. Собаки — удивительный мир! Они находят наркотики, взрывчатку, фальшивые деньги, мины, гранаты, радиоактивные вещества, трупы… Именно человеческие, потому что у трупов животных другой состав…

— Паша, посмотри на Джерри. Мне кажется, или он что-то учуял?

— Господи, да! Джерри, давай мальчик, нюхай маленький! Давай же, малыш!

Пес нюхает неказистое строение, на стене которого изображен иероглиф. За ним, с южной стороны, виднеется бороздка, наполненная грязной водой — канализация или самодельная система водоотведения.

— Я позову следователя. Нам не положено самим заходить.

Паша убегает, оставив Джерри мне. Пес отчаянно лает и царапает приоткрытую дверь. Странно, ведь Яков говорил, что все строения осмотрели? Что же Джерри там нашел? Возможно, тревога ложная, и пес учуял одежду или обувь рабочих.

— Тише, мальчик. Сейчас сюда придут, не бойся. Помолчи, хорошо? Помолчи, а я послушаю. — Успокаивающе глажу Джерри за ухом и нетерпеливо приоткрываю дверь. Включаю фонарик, оглядывая пустую прихожую. Что же Джерри учуял? Здесь же ничего нет? Бетонные стены и такой же пол. Джерри рвется с поводка и тянет меня в глубину помещения. Тонкий луч фонарика выхватывает из тьмы плоскую дверь в погреб, практически слившуюся с серым полом. На ней большой металлический закрытый замок.

— Отойди, Диана, — звучит за спиной голос Якова.

Сглатываю подступивший к горлу страх и отступаю, удерживая хрипло лающую собаку на поводке. Солнцев, Бессмертный и пара крепких ребят с ломами оттесняют меня от двери и заходят в комнату. Кажется, я не дышу. Превращаюсь в чувствительный нерв, остро реагирующий на звуки, шаги, шорохи, лязг распахивающейся дверцы и… громкий мужской голос.

— Врача сюда! Срочно! Обнаружены две живые женщины и ребенок. — Кричит Солнцев в рацию. Топот сапог, отрывистые команды, собачий лай сливаются с громким биением моего сердца в оглушительный, восторженный гул. Я плачу от счастья, обнимаю Пашку и хвалю Джерри. А потом ко мне подходит Яков. Сквозь пелену слез вижу, как он плачет. Громко, совсем не по-мужски скупо, а искренне, от души. Бессмертный опускается передо мной на колени…

— Спасибо, спасибо тебе… — всхлипывает он, прижимаясь лбом к моим коленям. — Если бы ты тогда не пришла… И сейчас. Там Вика, Дианочка. Там моя Викуся, моя дочь. Ты нашла ее, детка.

— Они выживут, Яков Андреевич! Слышите? — обнимаю Бессмертного и осторожно усаживаю его на облезшую лавочку. — Расступитесь! Я врач! Моя помощь нужна? — протискиваюсь через широкие спины санитаров и оперативников.

Сбрасываю с плеч эмоции, как теплую шаль, и фокусируюсь на жизнях пациентов. Превращаюсь в робота, исполняющего команды судебного медика. Капельницы, кислородные маски, теплые шерстяные одеяла…

— У мальчишки слабый пульс. Он крайне истощен. — Шепчет медик, искоса поглядывая на Якова. Сердце сжимается в твердый, болезненный комок при виде его беспомощности и дезориентированности. — Эта мразь не кормила их больше недели. В голове не укладывается. Солнцев вызвал санитарную авиацию. Должны прилететь в течение десяти минут.

— Слава Богу, — отвечаю, обтирая бледное лицо одной из девушек марлевым тампоном, смоченным горячей водой. — Потерпевшие смогли назвать свои имена?

— Только Виктория. Как увидела отца, так и… сумела лишь имя выдавить. Поверить не могу, она же пропала восемь лет назад. Диана, мне кажется мальчонка этот ее сын.

— Вики? Все может быть…

Щечки малыша розовеют, пухлые губки раскрываются и вытягиваются трубочкой. Он распахивает глаза и боязливо впивается взглядом в мое лицо. Качает головой, пытаясь освободиться от кислородной маски.

— Александр Дмитриевич, ребенок пришел в себя.

— Боже мой! Сколько же дитю пришлось вынести? Нам и покормить-то их нечем. Одни бутерброды с колбасой из туалетной бумаги.

— Попросите сделать сладкий чай. Потерпевших сейчас опасно кормить твердой пищей. — Продолжая массировать холодные ноги мальчика, предлагаю я. Малыш оглядывается и, заприметив Викторию, лежащую на носилках, начинает всхлипывать:

— Мама… Мамоська.

Детский плач пробуждает сидящего, как статуя Бессмертного. Он встает и спешно протискивается через оперативников, выстроившихся вокруг нас в живой щит.

— Покажи, кто твоя мама, маленький? — Яков забирает запеленутого в синее казённое одеяло мальчика. Малыш уверенно тычет пальчиком в Вику.

— У меня есть внук? Ты тоже это видишь, Диана? Вы все увидели, да? — беспомощный, заплаканный Яков озирается, ища в глазах ребят подтверждение своим словам. — Как тебя зовут, детка?

— Яся. — Тихонько произносит малыш.

Александр Дмитриевич энергично кивает, растирая спиртом одеревеневшие от холода ноги второй девушки.

— Поздравляю, Андреич. Парнишка на тебя похож. Ничего, откормим мальца, вырастет и… А вот и вертолет.

Наверное, я всю жизнь буду помнить этот миг. Счастье, к которому я приложила руку, бодрый звук вертолетного винта, смех сквозь слезы, благодарности, беспрерывно летящие из уст Якова и спасенных девушек. Ветер теребит мою челку, забирается под комбинезон и одежду, ледяными укусами жаля кожу, но я не чувствую холода. Врачи погружают девушек и ребенка в вертолет, подписывают какие-то бумаги и улетают… без Якова Андреевича. Бессмертный являет собой образец душевного равновесия и силы. Его расфокусированность и, что греха таить, слезливость растворяются в небе, словно звуки удаляющегося вертолета.

— Знаю, Ди. Ты хочешь спросить, почему я не уехал с дочерью и внуком? Читаю в твоих глазках возмущение. Так вот, отвечу — я вел дело и не имею права оставить это все… — Бессмертный облегченно выдыхает и порывисто отирает лицо.

— Яков Андреевич, вы не должны оправдываться. Жизни пленников вне опасности, а я… готова работать. Если хотите, вечером я отвезу вас в больницу, навестить Вику и маленького Яшу. Кто же вторая девушка? Она назвала себя Инной… Или мы с Александром Дмитриевичем неправильно расслышали?

— Инна Летова, двадцать восемь лет, вышла из здания сельскохозяйственного института четыре года назад. Аспирант кафедры ветеринарно-санитарной медицины. Больше ее никто не видел. — Чеканит Яков, наблюдая за моими стремительно расширяющимися глазами. — Горбунову только что пришел ответ на запрос о нераскрытых делах пятнадцатилетней давности. Делом о пропаже Инны занимался покойный следователь Васин.