– Вы говорите, Пыжову все любили. Значит, у нее было много друзей?

Инна Леонардовна как-то замялась и сказала, что о друзьях ей ничего не известно, и вообще общались они с Екатериной только на работе.

– А в чем заключалась ее работа?

Собеседница Казачинского слегка нахмурилась и снова стала нанизывать слова на слова, из которых, впрочем, вроде бы следовало, что Пыжова хорошо знала английский и сопровождала в качестве переводчицы группы англичан и американцев, приезжающих в СССР.

– Мы так ее ценили! Просто не представляю, как мы будем без нее справляться…

– Скажите, чем Пыжова занималась в последние дни? Седьмого ноября был праздник, убили ее вечером девятого.

– Седьмого числа она сопровождала на парад группу товарищей, восьмого они гуляли по Москве, а девятого утром Катя проводила их в аэропорт.

– А товарищи откуда были – из Англии или из Америки?

– Нет, из республики немцев Поволжья[9].

– То есть наши? А почему…

– Наших сотрудников нередко привлекают во время праздников, когда приезжает много гостей из республик. Вас это удивляет?

– Ну, я думал – «Интурист»… – пробормотал Казачинский, потирая мочку уха. – Скажите, в последнее время вы не замечали за Пыжовой никаких странностей? Может быть, она жаловалась на кого-то или рассказывала о навязчивых поклонниках…

– Нет, ничего такого не было.

– Что ж… Я хотел бы поговорить с людьми, которые Екатерину хорошо знали или часто общались с ней по работе.

…Часа через три, опросив десятка два человек и обегав едва ли не все комнаты представительства, Юра спустился на первый этаж, повернул не туда и оказался в буфете, который в это время был восхитительно пуст. За стойкой скучала гражданка слегка за тридцать с наколкой на высоко взбитых, подкрашенных волосах. Вокруг гражданки громоздились чаши с пирамидами апельсинов, вазы с конфетами, бутерброды с икрой и осетриной, булочки, пирожные и прочие атрибуты ее неоспоримой власти.

– Новый сотрудник? – протянула она с сомнением, скользнув взглядом по кожаной куртке Юры.

– Я из МУРа, – ответил Казачинский. – Расследую убийство переводчицы.

Он сел за стол, всем своим видом показывая, что ему начхать на буфетное изобилие (которое, разумеется, предназначалось только для сотрудников «Интуриста»), открыл записную книжку и пробежал глазами по строкам. Поразительно, но чуть ли не впервые в жизни его обаяние не помогло. Все, с кем он беседовал, были крайне вежливы, крайне предупредительны и на словах выказывали горячее желание помочь, но на деле – повторяли одни и те же общие фразы. Екатерина Пыжова была прекрасным человеком, никто никогда не желал ей зла, и никто понятия не имел, что с ней могло случиться. О личной жизни Пыжовой коллеги осведомлены не были и даже не могли сказать, кто был ее любовником – а без любовника не обошлось, в этом Казачинский был совершенно уверен. Такая видная блондинка, если судить по фотографии, просто физически не могла оставаться одна.

– Выпейте кофе, товарищ муровец, – сказала буфетчица, ставя чашку на стойку.

Юра убрал записную книжку, встал из-за стола и подошел к буфетчице.

– Вообще-то, – признался он, понизив голос, – я бы предпочел чего покрепче.

– Спиртное не продаем, – хладнокровно ответила барная фея. – Начальство запрещает. Вы кофе-то пейте, пока не остыл…

Казачинский вздохнул, взял миниатюрную кофейную чашечку с блюдца, поднес ко рту – и замер. Буфетчица тем временем привычными движениями протирала стойку. Юра понюхал кофе, озадаченно моргнул – и выпил содержимое чашки залпом. На щеках его проступил слабый румянец.

– Хороший кофе, – проговорил Казачинский с благоговением.

– Сами завариваем, – с убийственной серьезностью отозвалась буфетчица. – Вы бутербродик-то возьмите. Кофе, он такой, его всегда закусывать надо.

Юра не стал спорить и взял бутерброд с икрой. Его не покидало ощущение, что фортуна, которая все это утро упорно показывала ему спину (и пятую точку), наконец-то начала разворачиваться в его сторону.

– Может, выпьем вместе, а? – предложил Казачинский с улыбкой, облокотившись на стойку. – Кофе, само собой.

– Ну, кофе, конечно, можно, – многозначительно протянула королева буфета, особым образом подчеркнув слово «кофе», и достала из-под стойки темную бутыль с криво приклеенной этикеткой «Квас». Кофе, очевидно, названный квасом в целях конспирации, полился в чашки. Юра и буфетчица весьма двусмысленно поглядели друг на друга, слегка чокнулись кофейными чашками и выпили. Буфетчица закусила кремовым пирожным, Юра взял себе бутерброд, на сей раз – с осетриной.

– А ты, значит, тут из-за Пыжовой, да? – спросила буфетчица.

Казачинский не стал протестовать против сокращения дистанции и фамильярного «ты». Женщина, которая тебя кормит и, между прочим, поит, имеет на такое обращение полное право.

– Из-за нее, – подтвердил, блестя глазами. – Кстати, меня Юрой зовут.

– А я Клава.

– Предлагаю выпить за знакомство… еще по чашечке кофе, – быстро закончил Казачинский. – Пока меня начальство живьем не съело…

– За что?

– Да послали меня выяснить насчет Пыжовой, что да как. С кем только я не говорил, и все без толку.

– Да, они тут такие, – заметила буфетчица, наливая сорокаградусный то ли «кофе», то ли «квас». – А что тебе про Пыжову надо знать?

– Ну… Прежде всего каким человеком она была.

– Она-то? – Буфетчица взяла свою чашечку и холодно усмехнулась. – Сука.

– Да? – неопределенно протянул Казачинский, гадая, что последует за этим сногсшибательным признанием.

– Конечно. На собраниях речи толкала и про международное положение могла все, что хошь, объяснить, а сама у иностранцев вещи клянчила и потом их продавала. Духи, одежду, вот это все. Ну и дарили ей, конечно, много. За разные услуги.

– Какие именно услуги?

– Ну, уж не за то, как переводила. Говорили, спит она со всеми, к кому ее прикрепляли.

– Постой, – пробурчал Юра, что-то соображая. – Так она же группы сопровождала…

– Не-не, ее обычно прикрепляли к важным гостям. Для групп другие переводчики есть, попроще. Конечно, совсем важных туристов ей не доверяли – Ромена Роллана, к примеру. Но вот каких-нибудь коммунистов приезжих или журналистов – запросто.

Голова у Юры уже шла кругом.

– А про семью что-нибудь знаешь?

– Знаю, – с готовностью ответила Клава. – Мать у нее и два брата, все до сих пор в деревне живут.

– В деревне? – Юра изумился.