Но вернемся обратно к нашему герою. Несколько слов о его личной жизни. К сожалению, пока в нашем распоряжении нет никаких сведений о том, когда женился Иван Черемисинов и кто была его жена. Мы знаем лишь, что у Ивана было два сына – старший Деменша, о котором мы уже упоминали, и младший Демид, который родился не позднее начала 50-х гг. Это следует из того, что в январе 1571 г. Демид Черемисинов приезжал в Новгород по приказу государя забирать собранную посредством правежа казну462. Надо полагать, что безусому юнцу не поручили бы столь ответственного и важного задания, значит, можно смело предположить, что к тому времени ему было не меньше 20 лет, а в браке его отец состоял по меньшей мере еще на лет пятнадцать больше.

И снова о карьере Ивана Черемисинова. Ему удалось пройти невредимым через бури второй половины 60-х гг., и, судя по всему, когда Иван Грозный после новгородского похода решил «укрепить» свежими кадрами опричнину, он вспомнил о своем верном слуге. Иван Черемисинов стал одним из первых, кто был тогда вписан в ряды «кромешников» в качестве пополнения. Во всяком случае, уже в мае 1570 г. он присутствовал среди прочих «дворян, которые живут у государя з бояры» на заседании земской и опричной боярских дум, когда обсуждался вопрос о полоцких рубежах. Примечательно, что в списке опричных думных дворян Черемисинов был третьим, предшествуя Василию Грязному и самому Малюте Скуратову463. Правда, спустя меньше чем через полгода непорядок был исправлен – в разрядной росписи государева похода на берег навстречу наступающему с юга по донесениям сторожей крымскому «царю» Девлет-Гирею Иван Черемисинов, сопровождавший Ивана среди прочих «в стану у государя дворян», оказался пятым, позади Василия Грязного и Малюты Скуратова464.

Вообще, начало 70-х гг. оказалось для Черемисинова чрезвычайно насыщенным событиями. Нет, он больше не вседает в седло и не водит царские рати на супостатов – его служба проходит при дворе, в непосредственной близости к государю, о чем свидетельствуют постоянные упоминания его имени рядом с самим Малютой Скуратовым. И, находясь в ближнем окружении царя, Иван выполняет разного рода царские поручения, прежде всего дипломатические – встречает послов, сопровождает их к государю, участвует в переговорах и пр. Так, в декабре 1570 г. Черемисинов доставил крымских гонцов, минуя Москву, в Александрову слободу, затем в январе 1572 г. вместе с Малютой Скуратовым присутствовал на переговорах со шведскими послами, а месяцем позже участвовал в переговорах с Девлет-Гиреевым посланцем Джан-Мухаммедом наряду с Малютой Скуратовым и дьяком Андреем Щелкаловым465.

Нельзя исключить также, что Иван Черемисинов сопровождал царя в неудачной для русского воинства кампании 1571 г., когда Девлет-Гирей сумел выйти к самой Москве и сжечь ее, опустошив на обратном пути уезды к югу от столицы. Но если это не более чем предположение, то совершенно точно Черемисинов «явил» царю крымского гонца Девлет-Килдея в июне 1571 г. в селе Братошино на том самом памятном приеме, о котором потом рассказывали легенды и на описании которого стоит остановиться подробнее466. Спалив Москву и разбив русские полки, Девлет-Гирей попытался ковать железо, пока оно горячо, и навязать Ивану Грозному те условия мира, которые были ему нужны. При этом хан не остановился перед прямыми оскорблениями в адрес Ивана, полагая, что тот не сможет ему ответить. В своем послании «московскому» крымский «царь» так и писал, что он-де искал встречи с Иваном, «и было б в тебе срам и дородство, и ты б пришел против нас и стоял», ну а раз «московский» не решился вступить на «прямое дело» с ханом, значит, у него, у Ивана, нет ни чести, ни достоинства467. Потому совсем неудивительной выглядит дерзость татарского посла, который, по сообщению английского дипломата и купца Дж. Горсея, передававшего ходившие по Москве рассказы о том приеме, заявил: послан-де он, посол, своим господином «узнать, как ему пришлось по душе наказание мечом, огнем и голодом, от которого он посылает ему избавление (тут посол вытащил грязный острый нож), – этим ножом пусть царь перережет себе горло».

Московский же летописец добавлял к этому, что Иван Грозный, принимая послов, «нарядился в сермягу, бусырь да в шубу боранью и бояря. И послом отказал: “Видишь де меня, в чем я? Так де меня царь зделал! Все де мое царьство вьшленил и казну пожег, дати де мне нечево царю!”…»468.

Б.Н. Флоря комментируя эти живописные подробности переговоров, сомневался в их достоверности, поскольку, как он указывал, они не подтверждаются материалами посольских книг. Однако историк сам же несколькими строками ниже писал, что «переговоры оказались для царя тяжелым испытанием…» и что татарские посланники фактически безнаказанно могли позволить себе оскорблять его, православного царя, главу всего православного мира. И это, продолжал историк, «было для Ивана IV глубочайшим унижением, забыть и простить которое он никак не мог»469. И как в таком случае могли сохраниться в официальной приказной документации детали этих переговоров, столь оскорбительные и унизительные для Ивана? Учитывая же характер царя, мы отнюдь не считаем возможным не доверять рассказам о том, как проходила встреча Ивана Грозного с татарскими послами.

В памятном для русского оружия 1572 г., когда русским полкам под началом князя М.И. Воротынского удалось наголову разгромить Девлет-Гирея, Иван Черемисинов сопровождал государя в его новгородской поездке. Накануне же решающих событий царь в начале июля отправил «на берег перед царевым приходом к бояром и воеводам и ко всей рати московской и новгороцкой с своим государевым жалованным словом и з денежным жалованьем князь Осипа Михайловича Щербатово Оболенсково, да Ивана Черемисинова, да думново дьяка Ондрея Щелкалова. И князь Осип Щербатой государевым словом бояром и воеводам и всей рати говорил, чтоб государю служили: «А государская милость к вам будет и жалованье; и поехали к государю…»470 Инспекционный характер этой поездки не вызывает сомнения, равно как и стремление Ивана приободрить засидевшихся и притомившихся от вынужденного безделья ратных людей государевым жалованьем и обещаниями будущих милостей и наград. И то, что среди посланных в этот чрезвычайно ответственный момент был Черемисинов, свидетельствует о том доверии, которое испытывал царь к нему в это время.

Но эта служба оказалась для Ивана предпоследней. Последний раз в документах имя нашего героя можно встретить в росписи государева похода зимой 1572/73 г. под Пайду, где он был назван первым среди тех дворян и детей боярских, кто должен был «в стану у государя спати в головах, у ношных в сторожей быти им же, а с ними расписаны стольники и стряпчие, и жильцы»471. Черемисинов по-прежнему оставался в числе приближенных царя, но дни его были уже сочтены. Судя по всему, по возвращении из похода под Пайду Иван Черемисинов умер. Во всяком случае, в 7083 (1574/75) г. сын Ивана Демид «взял» у Спасо-Евфимьева монастыря то самое село Адамцево, что завещал на помин своей души монахам его отец почти десять лет назад472. К сожалению, когда, где и при каких обстоятельствах закончил свой век (а умер Иван Черемисинов, разменяв шестой десяток лет, что для сына боярского того времени был достаточно почтенный возраст), где упокоилось его бренное тело – неизвестно. Можно лишь предположить, что похоронен он был в Спасо-Евфимьевом монастыре, куда он в свое время сделал вклад на помин своей души.