Ерохин впился в него испытующим взглядом. Казалось, он хочет проникнуть ему в мозг, вызнать все, что ему требуется.

Смотрели не менее пристально на майора и Черкасов с Дроздовым. Но тот, поглощенный своими мыслями и вызовом к начальнику отдела, не обращал внимания на полковников и ждал, что ему скажет Ерохин.

– Садитесь, майор, – тем же скрипучим голосом приказал хозяин кабинета.

Величко молча опустился на ближайший стул – между Ерохиным и Дроздовым. Черкасов сидел напротив него и смотрел неотрывно, как гипнотизер.

Величко почуял что-то неладное, заерзал, чуть заметно нахмурился. Он не мог не догадываться, зачем тут собрались эти офицеры, но вряд ли относил их присутствие прямо к себе. Тем не менее общее молчание и повышенное внимание к его особе не могло не показаться ему если не подозрительным, то странным.

Ерохин, точно дождавшись сигнала, вдруг упер ладони в стол и резко наклонился вперед.

– Ну что, майор, поговорим?

Если он желал своей фразой убить майора наповал, то он сильно ошибся. Ибо Величко совершенно спокойно посмотрел на него и сказал:

– О чем, товарищ генерал?

– Не притворяйся! – хлопнул ладонью о стол Ерохин.

Величко изумленно смотрел на него.

– Я не понимаю…

– Хватит, майор! – вмешался Черкасов. – Лучше сразу открыть карты – нам все известно.

– Что вам известно, товарищ полковник? – тем же изумленным тоном спросил Величко.

Вместо ответа Черкасов стремительно выхватил из-под локтя список и выложил перед ним.

– Вот это!

Майор, посмотрев сначала на Черкасова, потом на Ерохина, склонился над списком – и почти сразу резко выпрямился. Как он ни владел собой, лицо его покраснело, скулы натянулись и затвердели.

– Я не знаю, что это, – тихо, но твердо проговорил он.

– Брось, майор, – так же тихо произнес Ерохин. – Ты думал, мы не узнаем?

Величко через силу, точно ему жал ворот сорочки, повел головой.

– Это провокация, товарищ генерал…

– Провокация? – взвился Черкасов. Он схватил бумагу, ткнул в нее пальцем. – Пятьсот тысяч евро на имя вашей жены – провокация? Хотел бы я знать, какой дурак будет столько платить за какую-то там провокацию!

– Я не знаю… – покачал головой Величко, то краснея, то бледнея, и все так же тяжело ворочая шеей. – Это какая-то ошибка…

– Величко Анастасия Сергеевна, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения – ваша жена? – спросил ледяным голосом Черкасов.

– Моя, – ответил Величко. – Но это не ее деньги…

– Конечно, – усмехнулся Черкасов. – Это деньги ваши, майор. За что вы их получили? Может, расскажете? А мы послушаем.

Величко, стараясь изо всех сил сохранить спокойствие, посмотрел на Ерохина.

– Товарищ генерал, – дрогнувшим голосом заговорил он, – клянусь вам: я ничего не знаю об этих деньгах…

– Лучше надо было прятать, майор! – перебил Черкасов. – Вы думали, мы не сможем добраться до вашего счета на Багамах, если вы оформите его на жену?

Но Величко смотрел на Ерохина и ждал, что скажет он.

– Лучше все рассказать, майор, – сказал генерал, не глядя в глаза собеседнику. – Если вы расскажете, кому сливали информацию, у нас еще будет возможность исправить ситуацию. И это хоть как-то смягчит вашу участь…

– Товарищ генерал! – вскакивая, закричал Величко. – Неужели вы не видите, что меня подставляют!

На его крик в кабинет ворвались вооруженные бойцы, застыли у порога, выжидающе глядя на Черкасова.

– Сядьте, майор! – приказал Ерохин, пристально посмотрев на своего подчиненного.

Величко, постояв несколько секунд, покорно опустился на стул. Казалось, сейчас он в отчаянии обхватит голову руками. Но он справился с собой и застыл, как-то боком, неловко сидя на стуле.

– Выйдите, – приказал Ерохин бойцам.

Бойцы вышли, дверь закрылась.

– Вы их вызвали? – спросил хозяин кабинета особиста.

– Так точно, товарищ генерал, – отозвался Черкасов. – На всякий случай…

– Как будто мы трое уже ни на что не годны, – проворчал Ерохин.

Дроздов, упорно молчавший с той поры, как в кабинет вошел Величко, хмыкнул и с насмешкой покосился на Черкасова.

Но того трудно было пронять. Он с независимым видом разглядывал бумагу со счетом жены Величко и выжидательно смотрел то на майора, то на начальника отдела.

– Итак, Ястреб, – твердо проговорил Ерохин. – Будет у нас разговор или нет?

– Если вы об этом, товарищ генерал, – Величко посмотрел на бумагу в руках Черкасова, – мне не о чем говорить.

Было видно, что он успокоился и придерживается какой-то своей линии, с которой его непросто будет сбить. И на стуле он сел ровнее, и бледнеть перестал. Только время от времени поводил судорожно шеей да забыл разжать до белизны сжатый кулак, лежащий на колене.

Полковник Черкасов криво усмехнулся.

– А все-таки говорить придется, майор.

Величко глянул на него – и лицо его невольно передернулось.

– Вы знаете правила, майор, – морщась, как от зубной боли, заговорил Ерохин. – Если вы не желаете говорить добровольно, мы будем вынуждены прибегнуть к другим мерам. Тем более что время не ждет. Майор Белов в плену, – ваш друг, насколько мне известно…

– Я готов, – твердо ответил Ястреб. – Но вы только зря потеряете время.

– Посмотрим, – сказал Черкасов. Он поднялся, оправил китель. – Разрешите, товарищ генерал?

Ерохин, последний раз взглянув на Величко, кивнул и отвернулся.

Черкасов выглянул в дверь, вызвал охрану. Ввалились, как давеча, вооруженные бойцы, по команде Черкасова окружили Величко. Тот быстро поднялся и вместе с ними вышел из комнаты. Черкасов последовал за ними.

Какое-то время Ерохин и Дроздов сидели молча, не глядя друг на друга. Потом генерал, как сослепу, полез в ящик, достал початую бутылку конька, рюмки.

– Будешь? – спросил он Дроздова.

Тот как-то невнятно ответил, для ясности наклонив большую голову. Ерохин молча налил в две рюмки, молча же, не чокаясь, они выпили.

– А ведь это один из лучших, – сказал генерал, пряча бутылку. – Один из лучших…

– Может, ошибка? – сказал Дроздов, вытирая углом ладони выступившую слезу.

– Пятьсот тысяч евро – ошибка? – спросил Ерохин. – Сам-то ты в это веришь?

Дроздов крякнул.

– Да. Разрешите идти, товарищ генерал? У меня дела…

– Иди, – равнодушно сказал Ерохин.

Оставшись один, он снова было потянулся за коньяком, задумался – да так и остался сидеть, глядя в окно, за которым темнели крыши Москвы.