Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она взглянула на себя в зеркало и поморщилась при виде глубокой складки, появившейся на лбу. Тряхнув головой, она постаралась прогнать печальные мысли. Роберт учил ее: все сущее – будь то человек или животное – часть вселенной, а посему мир надо принимать таким, каков он есть, без сожаления, разочарования и сетований.
Роберт спокойно относился к физической близости. А как отнесется она сама к тому, что перестанет быть для него желанной?
Арабелла, сколько себя помнила, всегда была объектом вожделения.
Роберт вошел и с улыбкой кивнул ей в знак того, что ночь тиха, мир спокоен. Он задул свечу и лег на кровать. Арабелла села на него верхом, а когда он вошел в нее, горько и беззвучно заплакала, словно в преддверии близкой разлуки.
В течение следующих двух ночей они близко подобрались к цыганскому табору. Арабелла испытывала прилив сил, несмотря на то что в конце этого пути ее ждало серьезное испытание. Она ездила верхом по нескольку часов за ночь, много спала, с радостью просыпаясь в объятиях Роберта, когда он мог позволить себе недолгий отдых.
Она очень огорчилась, когда Роберт сказал ей, что перед абортом надо очистить кишечник. Снадобье приводило человека в состояние, похожее на сильнейшее алкогольное опьянение, в котором он не мог контролировать отправления своего организма.
– Я все время буду с тобой. Слабительное подействует незаметно для тебя, а через несколько часов, когда ты придешь в себя, все будет позади и скоро забудется, как кошмарный сон.
Арабелла молча отвернулась. Он собирался остаться с ней, а значит, будет свидетелем этого отвратительного события. Когда с ее братьями или сестрами происходило то же самое, кто-нибудь всегда был с ними…
– Ты возненавидишь меня после этого. Каждый раз, глядя на меня, ты будешь вспоминать об этом.
– По-твоему, я такой слабак? – с улыбкой спросил он.
Роберт разбудил ее рано на рассвете. Он стоял возле кровати и протягивал ей кубок.
– Выпей.
Это было очень крепкое вино, которое заглушало вкус слабительного. В тот миг, когда она осушила кубок, Роберт подхватил ее на руки и понес на улицу.
Некоторое время спустя Арабелла очнулась, но долго не могла прийти в себя. Наконец она нашла в себе силы и открыла глаза. Роберт сидел рядом с ней на краю кровати и смотрел на нее нежными, встревоженными глазами. Никакого отвращения в его взгляде она не заметила. Возможно, ничего страшного и не произошло? Он не нес ее на руках к двери, не держал над ямой, в которую она со стонами исторгала зловонное содержимое кишечника? Нет, все это было.
Арабелла смежила веки, сгорая со стыда, и почувствовала, как на глазах у нее выступили слезы жалости к самой себе.
– Арабелла… – тихо позвал он, опасаясь, что громкие звуки сейчас для нее невыносимы.
– У меня такое ощущение, что голова стала каменной. Камень, который разрывается от боли. Господи, что за гадость ты дал мне выпить? Похоже на вино, я помню… – Она взглянула на него. – Уже все кончилось? Я избавилась от него?
Она обнаружила, что лежит на кровати совершенно нагая и чистая, укрытая до пояса шелковой простыней. Значит, Роберт не только вымыл ее, но и надушил, чтобы уничтожить малейшие следы того, что произошло. Он ласково погладил ее по голове.
– Нет, моя радость. Еще нет.
В это мгновение ей вспомнилась разрывающая внутренности боль, вызванная действием слабительного. Она вспомнила также, как плакала и кричала, отталкивая Роберта, который стремился помочь ей. Затем наступило блаженное забытье.
Ей казалось, что кибитка движется, оставляя позади ощущение нечистоты и бесчестья.
Роберт сказал, что, как только действие слабительного закончилось, он подъехал вплотную к табору и провел там почти целый день, договариваясь с цыганами об условиях своего пребывания.
Арабелла с трудом села на кровати и сжала виски руками, борясь с головокружением.
Роберт отошел в конец кибитки и вернулся с золотым кубком. Она давно привыкла пить из него воду и вино, но в последнее время Роберт подносил ей в нем исключительно лекарство. Теперь же в кубке было снадобье, которое положит конец ее беременности, а возможно, и самой жизни.
– Пора. Ты должна это выпить.
– Уже? А нельзя позже?
– Нет. Сию секунду.
Роберт предупреждал ее, что на сей раз вина почти не будет – только снадобье. Арабелла испытает сильную боль, и облегчить эту боль нельзя никакими средствами. Ей придется тужиться и стараться вытолкнуть из себя плод. Когда все благополучно завершится, он даст ей настойку опия, боль стихнет, она заснет, а проснувшись сразу забудет о своих мучениях. При взгляде на кубок, эти обещания показались ей сомнительными.
– Я не смогу выпить это… сразу.
– Прошло уже четыре часа. Ты должна.
Она взяла кубок и осторожно заглянула в него.
Внутри была розоватая жидкость.
– Я до последней минуты надеялась, что все само собой обойдется, – сказала она, оттягивая ужасный миг. – И вот время пришло. Я не могу отступить. – Она вглядывалась в кубок, словно желая увидеть на дне его отражение того, что с ней произойдет.
– Выпей залпом. Оно очень горькое.
– Знаю. Я должна. Мы должны.
Она взглянула на цыгана, ища поддержки, и поднесла кубок к губам. В эту минуту он быстро перекрестил ее. Жидкость оказалась не настолько горькой, как она ожидала. Арабелла выпила ее в несколько глотков и, отшвырнув кубок в угол, закрыла лицо руками.
– Ну вот, я это сделала. Теперь…
Она укоризненно взглянула на него, когда он опустился рядом с ней на колени, и повторила его жест, осенив себя крестом.
– Когда ты в последний раз крестился? Вне церкви?
Роберт смущенно отвернулся, хотя цыгане обычно исповедовали религию той страны, на территории которой жили.
– Никогда.
Сейчас воспоминания о любовном наслаждении не приходили ей на ум. Она думала только о нескольких часах стыда и страданий, которые были позади, и о тех мучениях, которые ей предстоят.
– Что мне делать?
– Ждать.
– Как долго?
– Совсем недолго.
Они молчали, исподтишка наблюдая друг за другом. Арабелла закрыла глаза и задремала. Прошло около получаса, прежде чем ее скрутило первой судорогой. По низу живота, казалось, полоснули острым ножом, и она вскрикнула от боли и неожиданности. Схватившись за живот, Арабелла попыталась сжать его, чтобы боль прошла, но та, напротив, становилась все сильнее.
Роберт взял ее за руку и, преодолевая сопротивление, повел к специальному приспособлению, которое заранее установил в дальнем конце кибитки за занавеской; оно напоминало стул, под которым стояла фарфоровая посудина, расписанная арабской вязью. Эта изысканная вещь должна была принять в себя кровь и плод их греховной любви.