Агнесс расплылась в улыбке:

– Vous parlez frangais, alors! Bien, je vous laisse ici. S: vous avez besoin dequellechose, n'hesitez pas am'appeler![10]

Когда Агнесс вышла, Таскани наклонилась к Ною и прошептала:

– Невероятная дурища. Даже говорить толком не умеет.

– Вообще-то, Таскани, по-французски она говорит прекрасно. А английский для нее неродной.

– Да уж, не слабо вы с ней повыделывались, верно?

Таскани поправила бретельку и ревниво воззрилась на него, словно только что уличила в том, что он путается с другими женщинами. Он не привык к такому поведению Таскани и не знал, что сказать. И, подумав, он должен был признать, что Таскани права – он и впрямь выделывался. Но ведь первая задача учителя – личным примером демонстрировать насущную необходимость его предмета, разве не так? «Перестань об этом думать, – упрекнул себя Ной, – ты демонстрируешь свою неуверенность. И перестань пялиться на тонкие пальцы, играющие с бретелькой лифчика, порхающие, словно бабочки, у нее на груди».

– Что же, тогда начнем с французского, – сказал Ной. В отношении этого предмета он чувствовал себя особенно слабо подготовленным и решил, что именно с него и следует начать.

– Идет. А что у вас здесь? – Таскани вытащила один из принесенных Ноем учебников и принялась его листать – губы полуоткрыты, пальцы играют прядкой волос, – словно пролистывала свежий номер журнала «Космополитен». – «Конфуцианская этика»? Что это такое?

– Это один из наших учебников.

– Это не похоже ни на один учебник из тех, что у меня были.

– Это книги из колледжа.

– Учебники из Принстона? Ух ты! Вот уж не думала. Это, должно быть, очень сложно.

Да нет, нет же. Ничего, с чем бы ты не смогла справиться. – Таскани зарделась. – Я хочу дать тебе возможность копнуть глубже, чем это привыкли делать в школе, привить навыки абстрактного мышления, не только зубрить даты, слова и правила, но и пытаться понять, почему произошло то или иное явление и что значит для человека знание.

Таскани, широко раскрыв глаза, вынула изо рта колпачок от ручки, который грызла, аккуратно положила его на стол и торжественно кивнула. Ной не мог понять, серьезно она настроена или просто заигрывает с ним. Она унаследовала от матери умение казаться то гиперсексуальной, то чуть ли не ханжой.

– Ты, наверное, устала от этих дурацких тестов ?

– Нет, почему же. Я готова, жду с нетерпением. Таскани положила на стол руки ладонями вверх, словно гуру.

– Начинаем занятие! Приступайте. Сделайте меня умной. Я готова.

Они проспрягали несколько глаголов. Ной сказал:

– Я в любом случае планировал сегодня заняться французским, еще до того, как узнал, что у тебя гувернантка-француженка.

– Личная помощница. Мама говорит, что гувернантки безнадежно устарели.

– С ней прекрасно можно заниматься французским языком, так что…

– Я же вам сказала, она идиотка…

– Я собираюсь переговорить с твоей мамой о том, чтобы ты выполняла домашние задания по французскому языку с Агнесс. Это поможет тебе выработать произношение. Elle parle comme une parisienne[11]. У самого-то меня, помимо всего прочего, виргинский акцент.

– Но я же вам сказала! – закричала Таскани. – Она несносная. Я поклясться могу, что она и по-французски-то разговаривать не умеет. Вы меня не слушаете! Никто меня не слушает! Ух!

– Я слушаю тебя, Таскани. Что происходит? Почему ты все время противоречишь?

– О-о! – В голосе Таскани появилось странное подвывание, так она, возможно, пыталась сымитировать британский акцент. – Посмотрите-ка на меня! Я такой умный! Я учился в Принстоне. «Ты все время противоречишь, Тасскани!»

– Может, ты объяснишь мне, что происходит?

Ноя одновременно ужаснуло и позабавило, что здесь, на Парк-авеню, кто-то изображает его манерным задавакой.

– М-может, ты-ы… предложишь мне чашечку чая? – хихикнула Таскани.

Дверь в столовую отворилась. На пороге стояла Агнесс. Ее толстые косы были убраны назад и перевязаны косынкой, она вытирала руки о платье.

– Я забывать вам сказать, – произнесла она по-английски. – Доктор Тейер попросил меня давать вам еда во время дня: утром, в обед и перекус после обед. Я слушать ваши указания. Что вы пожелать?

Таскани заказала салат с сыром тофу и диетический лимонад из двух разных ресторанов. Ной прикусил губу. Иерархия наемных работников в доме Тейеров уже успела себя обозначить, и ему было неудобно, что Фуэн и Агнесс находятся у него как бы в услужении.

– Ничего не нужно. Я обойдусь так.

– Да о чем вы говорите! – сказала Таскани. – Поешьте.

Ной колебался. Бесплатная еда. И из настоящего ресторана!

– Можно мне сандвич с тунцом? И с овощами? – сказал он. – И еще напиток «Ви-восемь».

Агнесс исчезла за дверью.

– Ну вот, – улыбаясь, проговорила Таскани, – теперь вы сами видите, какая она дурища.

– Напрасно ты так. Представь, что если бы ты очутилась во Франции? Тебе бы нелегко пришлось, верно?

Таскани передернула плечами, потом вдруг лицо ее просветлело: она вспомнила кое-что интересное.

– Агнесс еще сама не привыкла, что такая толстая. Раньше-то она была почти что худышкой, а как перебралась в Америку – раздулась. Отрастила, понимаете, брюшко, так несколько месяцев назад мы с Диланом об этом разговаривали и придумали план: пошли к маме, и он подъехал, типа того: «Да, а ты знаешь, что у Агнесс дружок в Нижнем Ист-Виллидже?» А я: «Да, и она вроде как поправилась». Обрюхатили! Не смотрите на меня так, мы и в самом деле думали, что она того, – мы же не знали, что она сама по себе разжирела.

– А что сказала твоя мама ? – встревожился Ной. Агнесс трудно было назвать жирной – он представить не мог, что бы сказала Таскани о Гере.

– Ну, она позвала Агнесс к себе в комнату и спросила ее! Так прямо и спросила: «Вы что, беременны? » Мы с Диланом за дверью подслушивали. Ну и, конечно, Агнесс сказала «нет, конечно, нет», только у нее получилось «нэээт, конэшно, нээт!» – она ведь француженка, и мы с Диланом от смеху прямо по полу катались.

– Это ужасно.

– Это было так смешно. Просто нельзя было удержаться.

– Это очень дурно. Я не шучу.

– Это было очень смешно. Вы бы тоже смеялись, если бы там были. Жалко, что вас не было.

– Ты только подумай, как она должна была себя чувствовать.