«Странная какая-то: ругается, бегает, — подумала оставшаяся в одиночестве Жанетта Геральдовна. — А ведь председатель сказал о ней, что нормальный и проверенный наш человек».

Гинеколог вернулась, хотя и не скоро, с покрасневшей шеей и сильным неприятным запахом. Села за стол, собираясь продолжить опрос, но в это время дверь открылась, и мужская физиономия заглянула в комнату:

— Нина Николаевна, если «Випросал» не поможет, зайдите — я вас «Никофлексом» разотру.

— Спасибо, Иван Евгеньевич.

«Ни стыда, ни совести! — возмутилась про себя пациентка. — А если бы я сейчас на кресле готовая к осмотру лежала?»

— Половую жизнь начали в четырнадцать лет, — обратилась к ней Яблокова, не то спрашивая, не то утверждая.

— Около тринадцати, — уточнила Хвостогривова.

— Где лечились? Что принимали?

— От поноса мать кровохлебку заваривала, насморк бабка соседская заговаривать умела.

— По инфекциям, по инфекциям! — Нина Николаевна начинала нервничать.

— По инфекциям, кажется, участковая приходила, но не помню, что выписывала.

— Где гонорею лечили? — не скрывая раздражения, задала вопрос врач.

— Так я же сказала — участковая приходила, что-то выписывала. Не помню что.

— Вы корью, свинкой и гонореей одновременно болели? — зло улыбаясь, напирала Яблокова.

— Корью сначала, лет в пять. Потом свинкой. Года через два.

— Кто гонорею лечил? — уже не скрывая раздражения, прошипела гинеколог.

— Участковая.

— Анализы на контроль брали?

— Откуда? — спросила Хвостогривова.

— Из уха! — не сдержавшись, заорала врач. И, потеряв надежду получить нужную информацию, перевела опрос в другую плоскость:

— В семье, среди ближайших родственников кто-нибудь болел туберкулезом, сахарным диабетом, психическими заболеваниями, злокачественными опухолями, алкоголизмом?

— Нет.

— По женской линии были эндометриозы, миомы, онкология, дисфункция яичников, другие заболевания?

— Не знаю, не слышала. Мать от сердца умерла.

— Цикл регулярный когда пришел?

— Ко мне? — уточнила Хвостогривова. На что получила весьма логичный ответ:

— Когда ко мне пришел — я знаю!

Жанетта Геральдовна призадумалась:

— Точно не помню. Ну, лет в двадцать, кажется. Я имею в виду регулярный.

— Боли, обильные кровотечения?

— Не было.

— Беременности? Аборты?

— Одиннадцать.

— Все мужики — кобели и сволочи! Поэтому я не выходила замуж, — повернулась Яблокова к молодой, потрясающе сексуальной на вид медсестре, все время молча сидевшей на пластмассовом стуле возле гинекологического кресла.

Осмотр длился недолго, после чего доктор категорично заявила, что у пациентки беременность.

— Срок — четыре-шесть недель. Сохранять будете или проторенной дорогой пойдете?

Шокированная Жанетта Геральдовна не знала, что и сказать.

— Мой вам совет, — обратилась к ней доктор, — рожайте. Полагаю, это ваш последний шанс.

Жанетта Геральдовна была потрясена. Она плохо соображала, что происходит, и только этим можно объяснить заданный ею вопрос:

— Вы думаете, от Шнейдермана?

Яблокова замерла. Из рук медсестры на пол выпали инструменты, и она медленно опустилась на стул. Три шокированные женщины в полном безмолвии глядели друг на друга. Первой опомнилась доктор:

— За ноги не держала, так что не знаю. И уж конечно, ничего по данному поводу не думаю. Встаньте на учет по месту жительства. Всего доброго.

Не успела Хвостогривова отойти от двери, как с медсестрой случилась истерика.

— Все мужики — кобели и сволочи! — вновь повторила Яблокова, успокаивая девушку и протягивая ей стакан воды.

А тем временем Боб Иванович, крайне удивленный состоянием Жанетты Геральдовны, напоминавшей глухонемую, не спеша вел ее под руку по коридору к выходу. Когда до стеклянной тамбурной двери оставалось совсем немного, он громко произнес фразу, показавшуюся странной сидевшим на стульях вдоль стен женщинам, которые ожидали приема в кабинет номер два:

— Децибел твою бабку!

К счастью, знакомых Боба Ивановича среди посетительниц не оказалось, фамилия его им не была известна. И хотя случайно и неслучайно беременные дамы отчетливо уловили оттенок удивления в голосе мужчины, никто из них ничего не понял. А на двери кабинета напротив, за номером один, висела бронзовая доска с мастерски исполненной гравировкой:

Заведующий женской консультацией № 14 врач высшей категории

ШНЕЙДЕРМАН МИХАИЛ ЛАЗАРЕВИЧ

— Жанетта, ты будешь говорить или нет? — мягким голосом поинтересовался второй человек в партии, но ответа не получил.

Неприятные мысли будоражили мозг Боба Ивановича. Сначала он предположил, что Жанетта не может вынашивать Вождя по состоянию здоровья. Но тут же сам себя и опроверг: «Трое суток напролет как бешеная кувыркалась, так что здоровьем Бог не обидел». «Она любит меня беззаветно» — было следующим, что пришло на ум. И сразу же возникло сомнение: «Почему поняла это только в кабинете гинеколога?»

Войдя в квартиру, Хвостогривова, не разуваясь, прошла в спальню и плюхнулась на кровать. «Пусть поспит», — решил хозяин и расположился на кухне с желанием попить чай и слегка перекусить. Однако чаепитие пришлось отложить: слабый, сбивающийся на прерывистый голос позвал Шнейдермана. Такой Жанетту он еще не видел: лицо цвета белой простыни, старательно постиранной в хлорке.

— Я — беременна, — услышал Боб Иванович первые слова с момента выхода дамы от гинеколога.

Воцарилась тишина, и никто не решался прервать молчание. И тут как нельзя кстати раздался телефонный звонок. На проводе оказался председатель. Вараниев хотел приехать, чтобы поговорить с Хвостогривовой, но узнал, что та отравилась копченой скумбрией и чувствует себя плохо, хотя консультацию гинеколога все же получила. Выслушав объяснения соратника, Виктор Валентинович настоял на том, что приедет вечером. Настойчивость председателя объяснялась тем, что ему сообщили итоги визита Хвостогривовой.

— Вараниев вечером приедет, — сообщил Шнейдерман.

Женщина села на кровати.

— Бибик, что скажешь?

— Сочувствую, во-первых. Второе — как же ты о задании партии не подумала?

— Я не подумала? — возмутилась Хвостогривова. — А ты думал? Или ты хочешь сказать, что твоей заслуги тут нет?

— Именно это я и хочу сказать, — спокойно и уверенно ответил Боб Иванович. — Сама прекрасно знаешь, что, кроме меня, есть еще люди, которым ты можешь приписать данную заслугу.