Через двое суток приходит время отвести скот к кузнецу. День снова отвратительно душный, к тому же страшно влажный, и я задыхаюсь. Я стою на коленях у могилы Мэг, наклонившись вперед, чтобы посадить веточку жимолости. И чувствую, как по спине бегут капли пота. Кай сделал импровизированное надгробие – взял кусок сланца и вырезал на нем имя Мэг. Ему понравилось, но мне кажется, сланец выглядит слишком мрачно. Скоро он обрастет жимолостью. Очень скоро. Уж в этом я могу быть уверена – я ведь смогла вырастить здесь множество маков. Брэйкен рядом со мной навострил уши. Видимо, услышал что-то важное. Я встаю и закрываюсь рукой от солнца, прищурившись, глядя на дорогу. До меня доносится звук приближающейся повозки, и вскоре на дороге появляется крытая телега, в которую впряжена лениво идущая кобыла. В телеге я вижу двоих мужчин, и, когда она подъезжает к дому, я не могу скрыть улыбку – до того забавно они выглядят. Ибо кучер – мужчина огромного роста, с плечами широкими, словно стол мясника, широкой грудью, на которой с трудом держится рубашка, рукава ее засучены и открывают его руки, волосатые и загорелые, с выдающимися бицепсами, похожими на мешки для шерсти, – выглядит в этой телеге нелепо. На нем кепка – она явно мала и с трудом умещается на задней части его коротко подстриженной головы, не обеспечивая ни укрытия, ни тени. Рядом с ним восседает совсем юный мужчина с пышными кудрявыми волосами, высовывающимися из-под фетровой шляпы, по размеру куда больше бы подошедшей водителю. Он столь же тонок, сколь огромен кучер, и столь же высок, как тот широк в плечах.

Тоже заслышав стук копыт, со двора, где он совершал последние приготовления, приходит Кай. То скудное стадо, которое нам предстоит взять в перегон, уже на месте. Животные отчаянно ищут траву и разочарованы ее отсутствием. Лошадей мы привели еще вчера, и теперь они ждут в загоне за сараем. Я до сих пор не могу смириться с необходимостью продать их. Когда Кай объяснил, что это единственный вариант, чтобы перегон окупился, я поняла его, но не могла до конца поверить, что он действительно способен с ними расстаться. Все, кроме Венны и еще одной пожилой кобылы (у этих двух не хватит сил на столь длительный перегон), останутся с нами. Но остальная часть табуна будет продана. Того табуна, который отец и дед Кая выращивали всю свою жизнь. Я не могу вынести даже мысли о том, что эти замечательные животные окажутся далеко от дома, и кто-то другой попытается приручить их, сломить их волю, а потом они станут возить повозки по шумным улицам Лондона. Я знаю: у Кая тоже нелегко на сердце. Знаю и то, что, не дай я погибнуть его бычкам, лошадей бы теперь продавать не пришлось. У меня снова появляется ощущение вины. Однако мой муж, к чести его будет сказано, сделал все возможное, чтобы убедить меня – он никоим образом не винит меня в том, что потерял стадо. Убедить меня, что прошлое не вернуть, а нам нужно потрудиться, чтобы обеспечить безопасное будущее себе и Финнон-Лас. И что мне нужно сопровождать его во время перегона. Кай счел это чем-то само собой разумеющимся. Но как же он ошибается! Я, которая никогда не проводила в поездке больше двух дней, теперь отправлюсь в самое сердце Англии, присматривая по пути за лошадьми. Если уж мне предстоит их продать, то долг велит присмотреть за ними и доставить в столицу в наилучшем виде. Кай говорит, я поеду на Принце, так что часы, которые я проведу с ним, станут для меня драгоценными, ибо в конце перегона придется продать даже его. Каю придется расстаться с Ханни, и эта перспектива ему не очень-то нравится. Она, по правде говоря, слишком стара и слишком медлительна для работы, и вряд ли сильно поможет ему в деле главного погонщика, но Кай не может позволить себе купить другую лошадь. Придется продать Ханни, а домой мы вернемся в дилижансе.

Пегий жеребец наконец подвозит телегу к поместью и неуклюже останавливается, настороженно рассматривая меня своими светло-голубыми глазами. Кай и двое его гостей здороваются как старые друзья, похлопав друг друга по спине и обменявшись невинными шутками. Наконец огромный мужчина, который, если это возможно, становится еще больше, как только спускается с телеги, скрипнувшей под его весом, замечает меня. Стесняясь под таким количеством взглядов, я застываю на месте, все еще сжимая в руке горсть жимолости.

– Боже мой, – говорит мужчина-гора, – что за прекрасное виденье? Неужели сама королева мая?

Мужчина помоложе не говорит ничего, только выступает вперед столь беззастенчиво, что я тут же краснею.

Кай улыбается, кажется, довольный их вниманием ко мне. Он всегда будет считать меня диковинкой?

– Это моя жена, Моргана, – с наслаждением представляет меня Кай. – Милая, это кузнец Дай и Эдвин Нэйлз.

Дай срывает с головы шляпу.

– Ну, Дженкинс, ты ни словом не обмолвился, что привез вместо жены ангела! Рад с вами познакомиться, миссис Дженкинс.

Кай объясняет, на этот раз без всякой неловкости:

– Моргана не разговаривает.

– Ох, ну ты и счастливчик, Финнон-Лас. Красивая невеста, предпочитающая молчать. Да благослови тебя Господь! – говорит он, расхохотавшись. Сжав в руке шляпу, Дай хлопает Эдвина по спине, отчего тот чуть не теряет равновесие.

– Хватит уже. Прекрати пялиться на нее, как горностай на курицу. У нас полно работы.

Эдвин довольствуется кивком в мою сторону и присоединяется к Даю, достающему из повозки все самое необходимое.

Дай устанавливает переносную кузницу, раздув меха, пока угли не становятся сначала красными, потом оранжевыми и в конечном счете белыми. От паров горящего угля у меня саднит в горле. На противоположной стороне двора нервно переступает с ноги на ногу стадо бычков – только волноваться им не о чем, ибо их подкуют без разогрева. А вот в случае лошадей придется работать с раскаленными подковами. Принца и Ханни нужно будет подковать в первую очередь. Жеребята, молодняк и большинство кобыл могут обойтись без подков – их копыта от природы очень плотные. Пара старых кобыл, чьи копыта чувствительны к трещинам в земле, также будут подкованы. Эдвин помогает Даю разжечь огонь в топке кузницы, разместить наковальню и инструменты – так, чтобы их было удобно брать. Трое мужчин весело болтают, настроение у них хорошее. Они знают свою цель и получают удовольствие от совместной работы. Однако я все время замечаю, что Эдвин пялится на меня. Чем бы ни были заняты его руки, взгляд его почти все время занят исключительно мной. Кай как будто не замечает этого или если замечает, то ничего не говорит. Вскоре мне становится неловко под подобными взглядами. Если бы не это излишнее внимание, я давно бы уже наслаждалась погожим деньком, ведь здесь я чувствую себя полезной – могу что-то сделать для Финнон-Лас. А вот будет ли от меня толк, когда мы продадим всех лошадей?..

Сначала нужно подковать старых кобыл. Они реагируют довольно спокойно. Затем черед Ханни и Принца. Обе стойко терпят выпавшее на их долю испытание, а бедному Даю приходится сложиться чуть ли не вдвое, чтобы дотянуться до их копыт. Особенно трудно ему работать с Принцем – тот настолько низкий, что Дай вынужден сесть на корточки. Кузнец выбирает подковы подходящего размера и бросает их в печь. Эдвин мехами раздувает пламя, и кривые толстые куски железа начинают медленно менять цвет. Когда все готово, Дай тяжелыми клещами выхватывает одну из подков наружу. Он поднимает правую заднюю ногу Принца, зажав ее между своими коленями, так что копыто коня оказывается на его жестком кожаном фартуке. С особой тщательностью Дай пристраивает одну из подков на копыто, и, когда та соприкасается с роговой пластиной, от нее исходит облачко дыма. Убрав подкову, Дай видит, что она почти идеальной формы. Опустив ногу Принца, кузнец относит подкову к наковальне, где несколько раз ударяет по ней тяжелым молотом, орудуя им, словно пушинкой. Он повторяет эту процедуру еще дважды, пока не достигает желаемой формы, а затем погружает подкову в ведро воды, пузырящейся и испускающей пар от соприкосновения с раскаленным железом. Теперь черед Эдвина, который уже держит в зубах гвозди. Он берет еще теплую подкову, поднимает ногу Принца и приколачивает железную обувку на положенное место. Процесс идет медленно, Эдвин работает тщательно, ибо подкова, которая плохо сидит или неправильной формы, может обернуться для лошади настоящим кошмаром.