Генеральный писарь войска Запорожского стал тихонько умолять своего начальника:

– Христа ради, ясновельможный пан гетман, отпусти меня, верного раба твоего, не губи душу христианскую!

Богдан Хмельницкий из-за стола бросил на арестанта свирепый взгляд: мол, не греми цепями, сосредоточиться мешаешь! Его бывший секретарь, испугавшись, стал плакать молча, не отвлекая своего повелителя от дел ни шумом, ни вздохом.

Украинский гетман Богдан Хмельницкий писал письмо русскому царю. Писал сам – писарь-то лежал в цепях. Хоть расковывай, диктуй письмо, а потом заковывай обратно. Так ведь мороки столько, что проще самому взять перо в руку.

Вождь украинского казачества сообщал Алексею Михайловичу: «И то тебе, Великому Государю, извещаю, что, будучи недужным, за изволением всех полковников, поручил я гетманство сыну своему, Юрию Хмельницкому, о котором низко челом бью, молю, чтоб Твое Царское Величество милостив к нему был».

Богдан Зиновий Хмельницкий понимал, что ему немного осталось жить на этом свете. Последние недели недужилось каждодневно. И он осознавал: это не та боль, что со временем пройдет. Да и лекари не говорили гетману ничего утешительного. Оттого он и стал заботиться о будущем не только Украины, но и своей семьи.

Дописав письмо, гетман подумал: «Теперь, благодаря его усилиям, с Украиной считаются и король Польский, и царь Московский; шлет послов с почтительными письмами король Шведский. И именно поэтому немало появилось охотников до гетманской булавы. Вот только впору ли она какому-нибудь полковнику или полковничьему сыну?! Пусть не забывают – у гетмана тоже есть сын.

За старшего – славного витязя Тимофея – старый гетман не беспокоился бы. Тимош умел за себя постоять. Как он прославился в битве при Батоге, где было разгромлено большое польское войско, убит гетман Речи Посполитой Мартин Калиновский! Мало того. Лихой казак Тимош женился на настоящей принцессе – прекрасной дочери молдавского господаря Василия Лупу, Роксане[29]. Женился Тимош по-королевски – с политической целью. Для того чтобы молдавский господарь перестал ориентироваться на Польшу, стал другом Украины. И еще сумел влюбить эту красивую принцессу крови в себя! Вскоре два внука появились у Богдана.

Да только лучше бы ни было той свадьбы… Когда на Молдову напал господарь Валахии, то Тимош с казаками тут же отправился на помощь тестю. Разбил валахов, но тем на подмогу внезапно примчался могущественный князь Трансильвании. Оказалось, что у врагов намного больше солдат, чем у Тимоша и молдавского господаря. Старший сын гетмана считал позорным отступить, он пал в бою.

Остался у гетмана Богдана младший сын – Юрий Хмельницкий. Юрасик еще в детстве был слабее, чем Тимош в его возрасте. И теперь Богдан приходил в ярость от одной мысли, что кто-то может покушаться на то, что по праву станет принадлежать Юрию Хмельницкому. Как можно обижать его сиротинушку, его младшенького, так рано лишившегося матери?! Всего шестнадцать лет Юрасику, юн он и здоровьем слаб. Нет, Богдан никому не позволит отнять у него булаву! А тут негодяй Грицко Лесницкий, полковник миргородский, стал пророчить гетманство Ваньке Выговскому. Ну, Грицко посадить на кол всегда можно, но Ванька-то, Ванька каков!

В самый неподходящий для себя момент Иван Выговский прервал размышления гетмана. Он жалобно простонал:

– Умоляю, ясновельможный пан гетман, освободите, нужда у меня, больше нет сил терпеть!

Богдан Хмельницкий поднялся со стула. Мрачный взгляд его не сулил генеральному писарю ничего хорошего.

– Я тебя отпущу, я тебя – на кол опущу!

Страшной была такая смерть. Несколько дней мучился приговоренный, пока кол постепенно пронзал его. Выговский не испугался бы повешения или расстрела, но такая угроза гетмана стала, что называется, последней каплей: под очень давно желавшим сходить по нужде вторым человеком в среде украинского казачества образовалась лужица. Так как цепи не позволяли Выговскому отодвинуться подальше, он так и остался лежать в собственных нечистотах. Не выдержал, с отчаянием и укоризной сказал своему начальнику и давнему спасителю:

– Зачем же так?! За что?!

– На кол посажу! Немедля! – рявкнул на предателя гетман.

Тут внимание гетмана отвлекла красавица Ганна, сестра казачьего полковника Золотаренко, третья супруга Богдана Хмельницкого. И первая супруга гетмана, мать Тимоша и Юрасика, и вторая – гордая шляхтянка Елена, которую чигиринский сотник Хмельницкий отбил у влиятельного польского пана Чаплинского, и Ганна Золоторенко отличались удивительной красотой. Недаром же у многих казаков даже не гетманская булава, а роскошная коса крутобедрой Ганны вызывала чувство зависти к старому гетману. И, пожалуй, ни с кем не был так счастлив Богдан Хмельницкий, как с этой средних лет женщиной. Знал, что всегда поймет его, ни намека не даст для ревности, во всем поддержит, а потребуется, благодаря острому уму и универсал поможет написать. Одно было обидно, где ж он раньше, старый дурак был, почто на других дам смотрел, а она из-за этого много лет с другим жила, с другим спала, другому детей рожала и только по смерти первого мужа по-особому взглянула на Богдана…

Верная жена учтиво спросила у супруга, велит ли он подавать для себя обед. Пообещала:

– Борщ удался.

Наконец соизволила бросить взгляд на Ивашку Выговского, закованного в цепи и лежавшего в луже мочи. Не зная, что он сотворил, для поддержки мужа добавила:

– Самое тебе здесь место, пес!

Услышав такое от Ганны, Выговский молча заплакал. Мало того, что было страшно, было еще и унизительно для вельможного пана писаря лежать в цепях и в луже перед одной из самых красивых панн Украины.

Богдан улыбнулся Ганне, при одном появлении ее повеселел. Сказал:

– Обед пусть несут.

Глядя, как Хмельницкий, несмотря на мучивший его недуг, опрокинул для аппетита шкалик водки и теперь с удовольствием уплетает борщ, при готовке которого Ганна не пожалела мяса и сметаны, генеральный писарь ощутил сильный голод – сам он ничего не ел со вчерашнего вечера. Ведь именно вечером его приковали к полу. «Помру ведь!» – грустно подумал Выговский и решил попробовать найти себе оправдание:

– Смилуйся, ясновельможный пан гетман, не губи невинную душу православную! Это небось Грицко Лесницкий, негодяй такой, специально сбрехал, чтоб меня уничтожить.

Богдан Хмельницкий нахмурил брови:

– Лесницкий за свои речи сам на кол сядет, какой резон был ему лгать? Он что, дурак?!

– Дурак, – согласился Выговский.

Про себя генеральный писарь подумал: «Конечно, дурак. Кто же такое говорит, когда гетман еще живой! И ведь все было заранее подготовлено, чтобы после смерти Богдана, на раде мое имя громко выкрикнули, чтобы было кому убеждать в том, что булава та для меня годна. А из-за одного дурака пропаду ни за грош».