наличии было трое. Денщик Фомина, денщик нашего лекаря и Федька Синельников. Тоже, кстати, элемент бардака. Мартин Карлович его так-то не должен был в строевые определять своей властью. Но кому какое дело, что у нас тут на земле происходит? Из Риги все равно не увидят.

Извозчики, слесари-ремонтники, скорняки, кожевенники и прочие нестроевые мастера были сведены в отдельную команду при штабе полка и в ротах отсутствовали. Что тоже понятно. Группа технического обеспечения сильна, когда работает одной командой, а не раздергана по разным ротным или батальонным стоянкам.

Вот, собственно, и вся рота, как она должна быть на бумаге. В реальности же… Сто пятьдесят три нижних чина по штату — сто семнадцать в наличии. Четыре офицера по штату — один в наличии. Нестроевых — шестеро из дюжины. Да и сам личный состав… Очень много мужиков возрастом под сорок лет. А то и за сорок. Откровенных стариков, с полностью седой головой, вроде нашего Семена Петровича, — почти два десятка. По сути, тут две трети роты той команде рекрутов, с которой я прибыл, в отцы годятся, мягко выражаясь.

Короче говоря, я всю неделю ходил тенью за Ниронненом и все записывал. Количество — отдельно, имена — отдельно, всевозможные расписки, что давал Мартин Карлович местным, — тоже. Составлял таблицы, заполнял табели, ведомости, отчеты каптенармуса для рапорта в батальон и такие же отчеты для рапорта полковому квартирмейстеру. Раз по пять все исправлял. Оно тут положено писать «репорт» — и хоть ты тресни. Э-м… ну, вышло не «ты тресни», а мне треснули, но все одно — репорт. Ну ладно, пусть будет репорт, мне не жалко. Правда, я так понимаю, что экзамена по русскому языку я не только здесь не сдам. Я теперь и в своем времени его тоже не сдал бы. Да и говорок у меня уже более-менее местный стал. Неужели адаптируюсь потихоньку? Хорошо еще, хоть курить в этом времени так и не начал, чем выгодно отличаюсь от всех остальных чинов роты. Ну как — выгодно? Одни считают, что я выпендриваюсь. Другие — что это меня так Мартин Карлович наказывает за нерадивость.

И вот, к концу недели, после хлопот по обеспечению банного дня для всей роты Мартин Карлович с Александром Степановичем изволят принять баню, которую натопил хозяин-латыш. Ну а я, на правах денщика, обязан их барские спины веничком отходить да посиделки ихние обеспечить.

Там и состоялся этот разговор. Странно, да? «Жучков» и прочих звукозаписывающих устройств еще нет, а все равно все тайные и просто не для чужих ушей разговоры здесь тоже ведут в бане.

* * *

Баня у хозяина получилась очень даже справная. То, что в мое время называли «русская баня», даром что Герман — латыш. Деревянная, с хорошей печкой и хорошими же камнями. Жаркая, с густым паром. Веники Фомин притащил с собой. Два дубовых и два березовых. Целый жбан кваса литров эдак на пять я еще с утра поставил остывать в подпол. И — погнали!

Парить — это я и умею, и люблю. Как-никак всю свою короткую жизнь спортом занимался. А после игры, особенно когда играешь уже во вторых или первых юношах, баня есть первейшее средство для восстановления мышц. Да и батя у меня был любителем этого дела — ну, в том смысле, что любил, чтобы я его пропарил хорошенько. Он и научил, как лучше.

Потому разложил я его благородие со знанием дела. В пар всяких присадок вроде эвкалипта и прочей фигни добавлять не стал. Даже если они были бы — все равно не стал бы. В мое время это модно, но не люблю, знаете ли. Так, немножко кваса на камни плеснул — и хватит. Фомина посадил греться до ста капель с носа и прошелся с двух рук по господину порутчику. Хорошо так, до костей. Затем окатил ледяной водой, отправил в предбанник отдыхать и принялся за Фомина. Четверть часа его мурыжил, отправил наружу и снова загнал порутчика на полку. Уф! А ничего так у меня с выносливостью — считай, почти час безвылазно в парилке! Расту, кажись! Или просто на природе здоровее стал? Люблю я баню. Здесь даже как-то забылось это шокирующее «Взять его!» двухнедельной давности. Хотя вроде бы и снилось кошмаром каждую ночь все это время.

А потом… Я тут на той неделе размышлял о сословиях, высших и низших, не? Да и на господина порутчика волком глядел за ту порку, что бы там ни говорил Семен Петрович. Ну так вот солдаты — это отдельное сословие, знаете ли. Это отсюда, из солдат, пошла поговорка «В бане генералов нет». Короче, Фомин скомандовал мне лечь на полку и взял в руки веник. А Мартин Карлович вышел в предбанник и вернулся с горшочком какой-то густой холодной мази, которая начала немилосердно щипать мои распаренные рубцы на спине…

… И ушат холодной воды после всего, аж в глазах потемнело. Волшебство! Как есть волшебство.

Продышался. Квас — отменный. После такого пара — то, что надо.

Фомин забил трубку себе и Нироннену, раскурил обе и подал одну Мартину Карловичу.

Оба посмотрели на меня, и порутчик своим фирменным холодным голосом бросил:

— Без чинов.

Фомин улыбнулся в свои мокрые усы и хлопнул меня по плечу.

— Ты не думай, что Мартын у нас бука какая. Это у него еще в свейскую войну челюсть сломана была, вот до сих пор и говорит как сквозь зубы.

Нироннен изобразил усмешку половиной рта:

— Ну так за ту челюсть мы с тобой вроде уже сквитались, а, Сашка?

Фомин рассмеялся и хлопнул по плечу уже Мартина Карловича.

— Да уж! Помню, как же!

Вот те на! Впервые у этих двоих на лице я увидел человеческие эмоции. Все-таки правду говорят — баня творит чудеса! Однако, пожалуй, не приму я их предложения общаться на равных. Попью холодного кваса да помолчу. Старшие любят так выпендриться, мол, давай на равных. Только вот равного общения все равно не примут, раздражаться будут. Но, конечно, начало разговора хорошее. И мазь явно с каким-то согревающим эффектом. Кожу на спине уже не щиплет, а так, знаете… как пояс из собачьей шерсти для ревматика, если понимаете, о чем я.

Нироннен перестал улыбаться, залпом допил квас и обратился ко мне:

— Завтра возвращаешься в свое капральство, к Иванову. Федьку вернешь ко мне.

Ну вот и посидели, блин, без чинов. Я встал и вытянулся в струнку. М-да, голышом это выглядело слегка