Царит бодрое настроение. Принимаются меры для обеспечениягорода съестными припасами. Булонский лес, обычное место прогулок парижан,превращен теперь в пастбище; в Пасси пасется 2000 быков, в остальных частяхлеса – 2000 телят и 10 000 баранов. Торговцы запаслись пищевыми продуктами вогромном количестве. Все эти меры принимаются в целях успокоения общественногомнения, так как серьезной необходимости в них не ощущается».

Константин Анатольевич Русанов заметку прочитал, вырезал,положил во внутренний карман визитки и ходил так, наверное, неделю, а то и две,иногда среди дня прикладывая руку к правой стороне груди и ощущая еле заметныйгазетный шелест. Странным образом этот шелест внушал ему некую бодрость,особенно когда вспоминались фразы: «Авиатор сбросил письмо, в котором ввызывающем тоне население извещалось, что германские войска приближаются. Вписьме предлагалось сдать Париж неприятелю без боя» . Часто вспоминал он такжефразу: «Взрывами бомб ранен в руку один коммерсант» . Странно, но как она моглавнушить кому-то бодрость: во-первых, мало ли коммерсантов в Париже, и это былобы слишком невероятным совпадением, если бы раненым оказался именно тотчеловек. К тому же ранение в руку – сущая ерунда. Хотя и лучше, чем ничего!

Подробности насчет Булонского леса вызвали у Русановасардоническую усмешку. Эти французы… Надо же до такого додуматься!

Он никогда не бывал в Париже, тем паче в Булонском лесу,однако, поскольку был большим любителем литературы, и строку любимогоБальмонта: «И в ставший тихим, и ставший звонким, и ставший белым Булонскийлес…» умел при случае ввернуть, а также щегольнуть творением госпожи Ахматовой,стихами которой зачитывалась дочка Сашенька: «И словно тушью нарисован вальбоме старом Булонский лес», – а потом усмехнуться над причудами современныхпоэтов, которые кончать с собой отправляются именно в места, прославленные влитературе. Эта история с господином Гумилевым, который, от несчастной любви ктой же госпоже Ахматовой, принял яд и отправился дожидаться смерти именно вБулонский лес… Там его подобрали, бесчувственного, лесничие и отправили влечебницу. Об этом, конечно, проведали пронырливые репортеры и осведомили весьмир, а также вспомнили о его прошлой, тоже неудачной, попытке покончить с собойв курортном городке Турвиле. Когда он ринулся топиться, отдыхающие отчего-топриняли его за бродягу, вызвали полицию и отправили в участок!

Между прочим, по слухам, Гумилев на Ахматовой все-такиженился, но теперь уже разъехался с ней, что доказало лишний раз: все на светеотносительно, и всякая любовь непременно превращается в свою противоположность.Вот это Константин Анатольевич Русанов знал так хорошо, как никто другой,потому и шарил в газетах, бдительно выискивая всякие сообщения о Франции игадая: имело ли случившееся какое-то отношение к ней или к нему ? Повредило лислучившееся их благополучию?

Конечно, в виду имелись не поэт Гумилев с госпожойАхматовой…

Второй заметкой, которую Константин Анатольевич Русановвырезал из «Листка» (замечательная все же газета – очень много перепечаток изцентральной прессы, читай «Листок» – и будешь в курсе всего, что творится вРоссии и вообще в мире!), была вот какая:

«В Париже все мужчины призваны в войска, везде работаютженщины, шикарные туалеты дам исчезли, заменились скромными костюмами. НаЭйфелевой башне и крышах домов устроены посты для наблюдения за появлениемнемецких аэропланов, эскадра бронированных аэропланов готова поднятьсянавстречу германцам.

Прибывают беглецы, рассказывающие о сражениях и приближениигерманцев к Парижу. Некоторые жители отправляются с биноклями насеверо-восточные окраины, надеясь увидеть немцев. Густав Эрве в блестящихстатьях доказывает, что ни в Париже, ни в провинции нельзя ожидать никакихбеспорядков, так как все социалисты и революционеры стремятся только к тому,чтобы отдать свои силы на святое дело – защиту родины.

Среди парижского населения неописуемый энтузиазм вызвал слухо высадке на территории Франции русских войск, будто бы прибывших изАрхангельска» .

По поводу русских войск Русанов только хмыкнул сардонически(вот дурни, как будто у себя дома мало им германца, потащились еще и в Европу),так же как и насчет социалистов-революционеров, которые исключительно защитойродины заняты (не верил им Русанов, вот не верил – и все тут, особенно послетого, как его собственная племянница – двоюродная, правда, но это сути неменяет! – ввязалась в гнуснейшие революционные игрища), а насчет того, чтошикарные туалеты дам исчезли, прочитал с особенным злорадством и даже Клареданные строки процитировал. Клара, против ожидания, не посмеялась надпоскромневшими француженками, а страшно разохалась: а как же теперь знаменитыеles maisons de couture? Наверное, всю клиентуру растеряли? Какая наглость состороны немцев – терроризировать Париж, столицу моды и всяческого шика!

Русанов надулся, назвал Париж не столицей шика, а столицейраспутства, и уж более Клару в результаты своих газетных изысканий не посвящал.Изрядно потершиеся вырезки из кармана вынул и, купив в писчебумажном магазинешкольную тетрадку, вклеил их туда.

26 июля в газетах появилась заметка о подвиге авиатораГарро:

«Как только во Франции получили сведения о крейсировании надБрюсселем трех дирижаблей и о взятом ими направлении полета на Францию, сейчасже из пределов Франции вылетел им навстречу авиатор Гарро.

Он избрал для своего нападения одноместный быстроходныймоноплан Морана-Солнье с двигателем и воздушным винтом, расположенным впереди.От этого быстроходного аппарата «Цеппелин» не мог убежать, так как его скоростьсоставляла только 75 километров. Длина моноплана Морана-Солнье всего 6,5 метра,в то время как «Цеппелин» имел в длину более 150 метров (то есть был в 23 разабольше).

Боясь встретить сопротивление со стороны пулеметов илискорострельных орудий, расположенных на верхней боевой площадке и в гондолах,Гарро сразу двинулся на боковую часть дирижабля. При этой атаке на него немогли попасть ни верхние, ни гондольные пулеметы. Он сразу прорвал винтомоболочку дирижабля. Мгновение – и произошел сильный взрыв. Взорвалисьодновременно и отделения дирижабля, и охваченные огнем бензиновые баки, и отдирижабля осталось одно жалкое воспоминание.

Сгорел и сам отважный летчик Гарро.

Для борьбы с дирижаблем он избрал самый верный и в то жевремя смертельный для самого летчика способ нападения – так называемое«таранение»…»