Отныне в тетрадке перестали появляться вырезки такогооптимистичного рода. Не стал Русанов вклеивать туда и забавный стишок профранцузского зуава, этакого храброго вояку, которого боши (оказывается, такфранцузы называют немцев) никак не могли ни убить, ни даже запугать, – он знайглядел себе в перископ, хотя в нем уже сидело восемь пуль. От того зуаваРусанов просто-таки зубами скрежетал! Вот сообщения о взрывах, жертвах и всякихпрочих неприятностях – это пожалуйста, этому в его тетрадках место находилосьсколько угодно. Например, такому:

«В 9 вечера замечен „Цеппелин“, направлявшийся к Парижу. Тотчасбыла поднята тревога и приняты необходимые меры предосторожности. Прожекторыискали его по всем направлениям. Статс-секретарь и начальник его кабинетатотчас отправились в Бурже. Около 10 часов вечера раздалось несколько взрывовот сброшенных бомб, которыми несколько человек убито. Причинен материальныйвред» .

За два минувших года число русановских тетрадок весьмаувеличилось. О Париже писали много, и хотя Константин Анатольевич делал теперьвырезки строго выборочно, посещать писчебумажные лавки приходилось часто. Аведь, к слову сказать, покупки тетрадок наносили удар по семейному бюджету,потому что писчебумажная продукция вздорожала просто непомерно. Причемписчебумажные принадлежности часто были старой, довоенной выработки, простоспекулянты, успевшие их вовремя скупить, безмерно ломили цену. К примеру,карандаши Маевского, продававшиеся до войны за 80 копеек гросс, [2] теперьстоили 6 рублей 50 копеек, двухрублевые ныне обходились в 9.60, а те, что былипо 3.60, шли за 15 рублей. Стоимость ученических тетрадок возросла с 16–18рублей за тысячу до 60–75 рублей, что выходило по шесть или семь копеек заштуку. Конечно, с одной тетрадки не разоришься, не разоришься и с десяти, авсе-таки… неприятно! Впрочем, нынче всяк норовил содрать непомерно за все, чтомог, услуги присяжных поверенных, к примеру, вздорожали тоже, да вот беда – невсякий мог теперь платить… Константин Анатольевич любил иногда порассуждать одороговизне, хотя русановское-то семейство не бедствовало даже и в сию нелегкуюпору. Саша, конечно, не прикасалась к основному капиталу, оставленному ейАверьяновым, однако проценты с миллиона были вполне достаточны, чтобы даже и внынешнее лихое время жить безбедно. Другое дело, что иногда случались дни,когда масла, или, к примеру, молока, или сахару нельзя было достать вообще – низа какие деньги, и даже по карточкам ничего не выдавали. Но в принципе питалисьРусановы лучше многих, так что благодаря дочери жалованье присяжногоповеренного превратилось в нечто вроде карманных денег, которые он мог тратитьпо своему усмотрению: хоть на духи или туфли для Клары. Это ведь ужас, чтосделалось с женской обувью… да и с мужской, если на то пошло. К примерусказать, женские туфли американской фирмы «Vera» стоили теперь 80 рублей, амосковского пошива – 35. Конечно, отечественные дешевле, но, во-первых, самериканскими наше-то шитье не сравнишь, а во-вторых, все равно безумно дорого.Мужские летние ботинки московские выходили в 28.50, полуботинки – «только» в 28рублей…

Впрочем, Господь с ними, с туфлями и полуботинками, не о нихречь, а о тетрадках, денег на которые, по счастью, покуда вполне хватало. И повечерам (конечно, кроме тех, которые Константин Анатольевич проводил либо втеатре, либо на квартире у Клары), запершись в своем кабинете, он продолжалщелкать ножницами, а потом аккуратно мазал клеем противную сторону вырезанныхзаметок и старательно наклеивал их на клетчатые странички (отчего-то именно ктетрадкам для арифметики была у Русанова особая слабость), чтобы потом снова иснова прочесть:

«ПАРИЖ. Около 10 часов вечера здесь были приняты все меры наслучай появления „Цеппелинов“. Город погрузился во мрак, пожарные обошлиглавные улицы, предупреждая жителей трубными звуками. Над городом можно быловидеть эволюции аэропланов, принадлежащих флотилии, которой поручена защитаПарижа. Прожекторы освещали небо. Многочисленная публика на бульварах следилаза длинными световыми лучами, всюду собирались толпы. Особенное оживлениенаблюдалось по окончании представлений в театрах. Толпа всюду сохраняласпокойствие и казалась более заинтересованной, чем взволнованной. Жертв отсброшенных бомб довольно много: в одном пункте пострадало 15, в другом убитымужчина, 3 женщины и двое детей; в третьем бомба разрушила дом и убила несколькочеловек. В некоторых пунктах бомбы причинили материальный вред».

Постепенно вырезать и вклеивать в тетрадки вырезкипревратилось у Русанова из занятия, приносящего удовольствие, в привычку,вернее, в какую-то почти докучную обязанность. Даже воображаемые картиныумирающих под руинами Ле Буа и Эвелины не доставляли уже почти никакогоудовольствия. Ну да ведь не зря умные люди говорят: «Нельзя жевать лимон идумать, что из этого занятия получится что-нибудь, кроме оскомины». Вособенности если набивать ту оскомину целых два года подряд…

Кстати, заметки о русских добровольцах, которые сражались воФранции, печатались по-прежнему очень часто. Так часто, что Русановволенс-ноленс обращал на них внимание. И порой думал: а может быть, исчезнувшийв первые же дни войны Дмитрий – там? Во Франции?

От этой мысли Константин Анатольевич холодел… Ведь он какникто другой знал, сколь прихотливы пути, пролагаемые иной раз господиномСлучаем (в конце концов, ведь тогда, во время того злополучного путешествия поИталии, Эвелина вновь встретилась с Ле Буа в Милане именно потому, чточрезмерно активные миланские носильщики случайно посадили Русанова на другойпоезд!), и вполне мог предположить, что на тех путях Дмитрий каким-нибудьобразом может встретиться с Эвелиной и узнать всю правду об отношениях Русановаи его жены. Правда, оставалась робкая надежда, что раньше все-таки станут,станут Ле Буа или Эвелина героями очередной заметки о жертвах налетов…

* * *