Она сложила руки на груди и пнула камень в траве, но он слишком глубоко сидел в земле и не поддался.

– Наверное, я была немножко не в себе.

Услышав ее слова, Джонас почувствовал, что его отпустила тревога, о которой он и не подозревал. Пока они шли по полю с люпинами, он решил ничего не спрашивать про Линка, про лес, про все, что случилось на острове. Надо было сосредоточиться на реальности.

Ноэми уже случалось слышать скрипку в лесу, но это произошло лишь однажды, и она списала звуки на игру воображения. Они с Линком пропустили выпускной. Он купил букетик ярко-розовых тюльпанов – хотя после того случая на Валентинов день знал, что больше всего она любила другие цветы. Ческа с Мэттом – и Одри с Дианой – были дома, когда он зашел за ней. Ноэми невольно улыбнулась и взяла букет. Она не позволила матери их фотографировать, потому что они не шли на выпускной, но Ческа, не обращая внимания на протесты дочери, все равно сделала пару кадров на телефон.

Они прошли через поле с люпинами. На Ноэми было платье-костюм с вырезом в форме сердечка, а Линк облачился в закатанные до лодыжек брюки: так он пытался скрыть, что штаны были ему коротки. В лесу она сбросила туфли и босой прошлась между древесными корнями. Они уселись вдвоем на каменную пристань и опустили ноги в воду. Линк приготовил угощение – запеченный сладкий картофель с начинкой из авокадо. Ноэми принесла три капкейка, которые она украсила фигурками енотов – в честь енотьей семьи, которую усыновил Линк. Пока они танцевали, Ноэми пыталась понять, как Линк умудрился принести сюда колонки. Однако он отрицал, что вообще слышит звуки скрипки. В Шивери почти не водились светлячки, но сейчас они поблескивали в траве, хотя темнота еще не наступила. Потом полил дождь, и они укрылись под деревьями.

– Эй, Ноэми?

– А?

– Кто мы?

– Звездная пыль, наверное.

Конечно, она нарочно пыталась увести разговор в сторону, но с Линком никогда нельзя было знать наверняка: может, он спрашивал и в буквальном смысле. Она надеялась, что он замнет тему.

– Нет, я имею в виду, ты и я – мы кто? – спросил он еще раз. – Ну, как пара? Или не пара. Ты мне очень нравишься, но я не уверен, как ты сама ко мне относишься.

– Мне нравится как сейчас, – сказала она.

– Ладно, но я не знаю, что это значит. Это я и спрашиваю.

Их глаза встретились. Он опустил взгляд на ее губы, словно собирался поцеловать ее, и она не знала, как остановить время, чтобы остановить его.

– Мы друзья.

– И все?

– Я не хочу ничего больше.

Она нахмурилась. На самом деле она не знала, чего хочет, но сказать так значило еще больше его запутать.

Она хотела, чтобы все осталось как есть. Ей хотелось наслаждаться его восхищением, не предлагая ничего взамен. Ей хотелось всегда чувствовать себя так, как когда она натыкалась на Линка в неожиданном месте: что она не одна, что она в безопасности. Ей хотелось открывать дверь шкафчика и видеть лес, который создал для нее кто-то хороший, кто постоянно думал о ней, и чтобы у него колотилось сердце и сжималось горло. Ей хотелось дать ему взамен то, что ему нужно, но она не могла. Линк был прекрасным человеком, и, если бы она ответила ему взаимностью, может, она была бы сейчас счастливее? Но разве известно, как бы тогда все было? Все чувства, которые он вызывал в ней, были скорее про нее, чем про него: крошечный идеал, отраженный в грозовой туче его глаз.

– Ладно, – сказал он наконец.

– Я надеюсь, мы можем остаться друзьями.

– Конечно. Я хочу с тобой дружить. Но мне пора.

– Тебе пора? Прямо сейчас?

– Да. Я не злюсь. Я правда счастлив, что мы дружим.

Ноэми сложила руки на груди:

– Что-то непохоже.

– Ну, прямо сейчас мне хреново. Думаю, если я останусь, лучше не станет. Мне просто надо побыть одному. Могу проводить тебя домой.

– Я знаю дорогу.

Он ушел, не оглядываясь. Развязал галстук, зажег сигарету и исчез между деревьями. Ноэми дошла до дома в одиночестве. Одри спросила, как прошел «выпускной». Ноэми ответила, что все было прекрасно, и убежала наверх. Оказавшись в своей комнате, она задернула шторы и рухнула на кровать. С Линком все будет в порядке. Он как-нибудь смирится, рано или поздно влюбится в кого-то еще, и его чувства к Ноэми сотрутся из истории его жизни. Она верила в это.

И на самом деле так и должно было случиться.

Джонас не понимал, почему Ноэми отказывалась его целовать. Они встречались уже несколько месяцев, но в такие моменты тело ее деревенело и она отворачивалась. Он надеялся, к этому времени они уже займутся сексом, но до этого было как до луны. Он боялся потерять ее, и поэтому он ни на чем не настаивал. Но потом сомнения просто не оставили ему выбора: его голова превратилась в пещеру размышлений.

– Я тебе нравлюсь? – спросил он наконец.

Они сидели на чердаке конюшни. За окном опять шел снег, и ветер стучал огромными деревянными воротами. Однако на улице уже было тепло, и снег, упав на землю, сразу таял. Незадолго до этого они пошли в кафе у реки выпить мятного горячего шоколада. Сидя у окна, они наблюдали, как ломается на реке лед и уплывает по течению, словно маленькие белые баржи, груженные сахаром. Теперь же они расположились на подвесной кровати Ноэми, и она учила его играть в карты.

– Я не мазохистка. Разве я стала бы проводить с тобой столько времени, если бы ты мне не нравился?

Она вытащила карту, внимательно посмотрела на нее и перевела взгляд на Джонаса.

– Конечно же, ты мне нравишься.

– Мне иногда так не кажется.

– В смысле?

Она положила карты на белый плед рубашкой кверху, чтобы он не подглядел. Джонас сглотнул. В горле у него черешневой косточкой застыло смущение.

– Иногда мне кажется, что я для тебя просто близкий друг.

– Нет. – Она заговорила голосом, каким обычно спрашивала, кто еще сделал домашку по литературе. – Вернее, конечно. Ты мой близкий друг, но еще ты мне нравишься. Романтически.

Она отчетливо и монотонно проговорила последнее слово.

– Я делаю с тобой такое, чего не делаю с другими друзьями. И вообще ни с кем больше.

Он знал, о чем она. Когда никого не было дома, они ложились вместе в кровать, и он обнимал ее. Они раздевались до белья и прижимались друг к другу, пока у него не сводило все внутренности. Он целовал ее в шею; она целовала его в живот. Когда он признавался ей в любви, она даже целовала его в губы. Если в кино не хватало мест, она сидела у него на коленях. Она забирала с работы бракованные кексы и кормила его рот в рот. Он делал домашку в ее ванной, пока она задерживала дыхание под водой. Ее пена для ванн пахла розовым деревом, черной смородиной или бергамотом. Но она совершенно его не хотела. Нет, правда. Не так, как он хотел ее.