– Есть вещи, – сказала она, – которые я позволю тебе сделать, но это будет только для тебя. Меня это все не волнует. Не думаю, что я вообще когда-то всего этого захочу. Я думала, что к нынешнему времени мне уже захочется, но нет. Пока нет. Я не знаю. Может, когда-нибудь это изменится, но я чувствую… я уверена, что нет.

– Я помогу тебе разобраться, что тебе нравится, а что нет.

– Какое великодушие, – она закатила глаза.

– Я говорю это не для того, чтобы забраться к тебе в трусики.

– Я их не ношу.

– Я серьезно. Я думаю, что если мы любим друг друга, то сможем пойти на компромиссы. Я не буду просить о том, что тебе не нравится. Мы вместе можем понять, что устраивает нас обоих. Правда. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Чтобы тебе было хорошо. Я не хочу, чтобы ты делала что-то только ради меня.

Ноэми принялась складывать карты и убирать их в коробку.

– Это ты сейчас так говоришь, – сказала она. – Рано или поздно тебе захочется какого-нибудь секса, и если ты не сможешь смириться, что я пойду на это только ради тебя, то в итоге останешься одиноким и неудовлетворенным.

– Но ты сказала, что не знаешь. Может, потом тебе тоже захочется.

– И я правда не знаю. Мне кажется, что не захочу. Это я тоже сказала.

– Мы молоды. Я не против подождать.

Ноэми встала.

– Может, тебе придется ждать очень долго.

Почему все внезапно так изменилось? Почему все стало неправильно? Она только что сказала, что любит его, но тут же от него ускользнула.

– Я думаю, мне легче прямо сейчас сказать тебе, что мне приятно, а что нет. – Ее голос задрожал.

Она потерла глаза тыльной стороной запястья. На маленькой картонной коробочке у нее в руке расцвело влажное пятнышко.

– Что такое? – пробормотал Джонас.

– Я рада, что мы поговорили, Джонас. Я так хочу быть с тобой. – Она раскраснелась, и глаза у нее блестели.

О чем поговорили?!

– Потом, когда бы ты устал ждать, а я все еще хотела быть с тобой, было бы намного сложнее. На свете много девушек, которые… я не знаю. Есть много девушек, которым ты будешь нравиться не меньше, чем мне, и которые захотят тебя целовать.

Он не понимал, что она пыталась ему сказать.

– Я не хочу, чтобы ты шел на компромиссы.

– Все идут на компромиссы, – сказал он и услышал, как резко прозвучал его голос. Он постарался говорить мягче. – Что за любовь без них?

– Как ты правильно сказал, мы молоды. У тебя много времени, чтобы найти кого-нибудь, кто идеально тебе подойдет.

– Но ты – это все, чего я хочу. Почему ты ведешь себя, будто я предъявляю тебе ультиматум? Ты думаешь, что знаешь, чего захочешь в будущем, но я при этом не знаю, чего захочу? Ты не можешь решать за меня, что мне нужно. Это несправедливо.

– Прости. Я просто не хочу, чтобы мы друг друга возненавидели. И я не хочу тебя удерживать.

Ноэми стала спускаться с лестницы.

– Удерживать от чего? Ноэми? Что происходит? Ты со мной расстаешься?

Она не остановилась. Ноэми спустилась с лестницы, и ее лицо скрылось из вида. Ему пришлось прислушаться, чтобы услышать, как она его зовет.

– Мы и не были вместе.

Ноэми распахнула ворота конюшни навстречу ветру. Она не смотрела на него, и он не видел ее губ. Только макушку. Может, она и попросила прощения, но ветер заглушил ее слова.

Мне приснилось, что я разрезала свое сердце на столько кусков, что некоторые из них были полупрозрачными. Сначала я достала его из горла. Я почувствовала нитку на языке, потянула за нее, и тянула до тех пор, пока сердце не выпало у меня изо рта, красное и влажное. Я взяла нож для мяса, почти такой же широкий, как и само сердце. С каждым ломтиком от него отваливались самые мягкие части. Когда я нарезала его, то начала рыть норы. Я копала землю руками – и в лесу, и на цветочном поле, и в розовом саду за домом, и во дворе. На дно каждой ямки я клала по ломтику сердца, а потом засыпала землей. Я зарыла все кусочки, кроме сердцевины.

Она была самой жесткой: как оливковая косточка, только рубинового цвета. Я попыталась разрезать ее на кусочки поменьше, но она была такой твердой, что осколки ножа разлетелись по грязи серебристыми осколками. Ломтики моего сердца начали просыпаться в земле. До меня еле слышно доносились их звуки, но я видела, как дрожат корни деревьев там, где я закопала куски своего сердца. Мне нужно было найти, куда спрятать последний кусок, чтобы остальные затихли.

Я пошла через лес, пока не нашла озеро.

– Мне нужно спрятать последний кусок своего сердца, – сказала я воде.

– Спрятать от чего? – Голос раздался у меня из-за плеча.

Я не поворачивалась. Вода капала в траву у меня за спиной.

– Ото всех. Но последний кусок – это сердцевина. Его нужно спрятать лучше прочих. Там живет Джонас. Я не хочу, чтобы он когда-нибудь завладел всем моим сердцем, поэтому этот кусок нужно держать подальше от остальных.

– Понятно.

Я вытянула кулак над водой.

– Что на дне?

– Ничего, – сказал голос. – Ничего и никогда.

И я разжала кулак.

На Лайл был ее обычный наряд: черные джинсы, футболка с логотипом какой-то группы, фланелевая куртка, красная помада. Корни волос отросли, и теперь волосы были трех цветов: светлые у самой кожи, платиновые посередине и зеленые на кончиках.

Она переплела пальцы с пальцами Эмберлин, и вместе они пошли между деревьями. Незнакомая песня лилась Эмберлин в правое ухо, точно церковный хор.

– Мы будем идти, пока не дойдем до воды, – сказала Лайл.

На Хеллоуин они вчетвером согласились не ходить сюда без остальных, и до настоящего момента Эмберлин сдерживала это обещание. Она ведь сама это и предложила. Впрочем, было несложно: все ее время занимали школа и хоккей, да и зимняя погода не располагала к лесным прогулкам. Но теперь настал апрель, и снег наконец растаял. Почти год прошел со смерти Линка, и Шивери напоминал ей о последних днях его жизни. Однако теперь она немного больше понимала и его жизнь, и смерть.

Она переживала, что ей придется долго уговаривать Лайл составить ей компанию: Ноэми с Джонасом не интересовались ничем, кроме друг друга, и собраться всем вместе казалось совсем невероятным. Однако оказалось, что Лайл вовсе не против; нужно было только ее спросить.

Лайл задела носком черного ботинка древесный корень. Эмберлин не сразу это заметила, пока не почувствовала, как переместился вес у нее в руке и они вместе накренились над землей. Лайл отпустила ее пальцы, но было уже поздно, и Эмберлин рухнула на нее сверху.