Джонас никогда еще не занимался сексом. Судя по ее словам, Ноэми тоже была неопытной, но он боялся расспрашивать. Он знал, что, если бы она спросила его, он бы страшно смутился. Может, она была не готова к физической близости после смерти Линка. А может, просто не была готова, мало ли почему. А вот Джонас был готов. Он был так готов, что ему хотелось наброситься на нее, дать ей все, что у него было.

– Мне просто хочется убедиться, – сказал он.

Пододвинувшись ближе, он задел коленом колоду карт.

Джонас поцеловал ее. Зубы Ноэми клацнули о кольцо у него в губе. Она отодвинулась назад и приобняла его за шею. Ему нравилось, как ее волосы обвивались вокруг его пальцев. Ее локоны рассыпались по подушке, точно облачными барашками окаймляя голову. Огромные глаза Ноэми смотрели куда-то мимо него – куда-то за его плечо, за балки на потолке.

Джонас прикоснулся к узкой красной полоске, которую мороз оставил на ее нижней губе. Провел большим пальцем по нежной коже вокруг трещинки. Он успел запомнить каждую веснушку на ее лице, а скоро он будет знать их и на всем ее теле.

Джонас наблюдал за Ноэми, даже когда она этого не замечала. Больше всего из школьных уроков он любил французский, потому что они ходили на него вместе. Даже живя с ней под одной крышей, он каждый раз чувствовал раскаты грома в сердце, когда видел ее. В школе ее считали злюкой. Она исправляла чужие ошибки. У нее было свое мнение по любому вопросу, и она спорила по мелочам. Легко раздражалась и никогда не могла этого скрыть, как ни старалась. Люди спрашивали Джонаса, почему она такая хмурая. Ей говорили, чтобы она больше улыбалась. Наверное, они не замечали, что она всегда обращала внимание на ребят, которые ели в одиночестве и которых не звали в групповые проекты. Она собирала таких одиночек под свое крыло. Сама она любила работать одна, но терпеть не могла, когда других исключали из коллектива. Она давала отпор хулиганам, даже когда дразнили не ее. Во время уроков она читала, рисовала или игралась с фотоаппаратом, но если ее спрашивали, то всегда знала правильный ответ. Учителям ни разу не удалось ее подловить. Ее команда всегда побеждала на викторинах, и она прекрасно говорила по-французски. Гэтан Келли думал, что испортит ей оценку, если вызовется танцевать с ней на уроке бальных танцев, но вместо этого сам получил высший балл. Пусть Ноэми и говорила учителям балета, что они лишь тратят понапрасну ее время, это не помешало ей идеально следовать их указаниям.

Когда она обнажила перед Джонасом свое сердце, он понял, как ему повезло. Он сам, который всегда мечтал стать невидимкой, стал надеяться, что Ноэми увидит в нем все лучшее. Но еще ему было важно – гораздо важнее, чем он признавал, – чтобы она его желала. Может, у нее был любимый типаж и Джонас просто был не в ее вкусе. Он стал выискивать изображения Линка Миллера – у нее в комнате, в соцсетях. Линк явно не любил сидеть в интернете, и Джонас углубился в старые записи Эмберлин.

Линк был высоким. Очень высоким. Самым высоким в школе. Но вряд ли же дело в этом?

Сколько вообще было людей такого роста? Джонас тоже был не коротышкой, но его рост едва доходил до метра восьмидесяти. Линк был худощавым. Джонас тоже. У Линка были волосы подлиннее. Джонас тоже может отрастить шевелюру. Ноэми называла Джонаса «хорошеньким». Звучало не слишком обнадеживающе, но она успокоила его, что это звучит ничуть не хуже, чем «привлекательный» или «сексуальный». Линк был… угловатый. Какой-то геометричный. Джонас не мог себе представить, чтобы кто-то назвал Линка «хорошеньким». Может, Джонас тоже перерастет свою смазливость. Может, Ноэми со временем начнет смотреть на него иначе.

А может, в руках Линка она тоже увядала.

Может, она просто не была готова.

– Ты очень красивая, – сказал он ей. – Сексуальная.

– Ладно, – недоверчиво ответила она, словно подозревая его во лжи. – Давай обойдемся без сальностей.

– Это не сальности.

– Спасибо за комплимент, – сказала она. – Ты так сказал это… ну, с придыханием. Звучит как-то нелепо. Необязательно преувеличивать.

Джонас отпрянул назад, балансируя на икрах. Он подумал, что если спросит ее о том, о чем хотел, то расплачется в середине предложения и она станет над ним смеяться. Ты не считаешь меня привлекательным? И каждый раз, глядя на него, она будет смеяться снова.

– Прости, – сказала она. – Ты мне нравишься. Просто будь собой.

– Но я так и делаю! Я сказал то, что думал. Ты сексуальная. Я считаю тебя сексуальной. Ты привлекаешь меня не только физически, но и физически тоже. Не думаю, что желать физической близости с человеком, который тебе дорог, – это что-то грязное.

– Нет, – сказала она. – Я тоже так не думаю.

– Но ты ничего такого ко мне не чувствуешь?

– Мне нравится смотреть на тебя. Нравится быть с тобой.

– А ты когда-нибудь думаешь о том, чтобы заняться со мной сексом? Ну, или поцеловаться хотя бы? Хоть что-нибудь, кроме того, чтобы держаться за руки?

– Я вообще не думаю о сексе.

– Ладно.

Джонас сел перед ней на колени. Ноэми выпрямилась, откинув голову на железное изголовье. Кровать качнулась.

– Я не хочу на тебя наседать, – сказал он. – Можем подождать. Думаю, мне просто хотелось убедиться, что дело не во мне. Иногда мне кажется, я знаю, что ты чувствуешь, а потом начинаю переживать. Может, это правда у меня какие-то проблемы.

– Нет, с тобой все хорошо. Нет никаких проблем. Я люблю смотреть на тебя больше, чем на всех остальных. Мне нравится быть рядом и трогать тебя. Но я не думаю, что вообще когда-нибудь буду готова.

– Это из-за Линка? Я не тороплюсь. Я просто… Мне интересно, захочешь ли ты вообще когда-нибудь чего-то со мной. Хоть когда-нибудь.

Ноэми сердито сдвинула челюсть, расправила брови.

– Дело не в Линке. У нас с ним ничего такого не было. И он не имеет отношения к тому, что я чувствую к тебе.

– Я думал…

– Я ни с кем не целовалась до того раза, как ты поцеловал меня в лесу.

Она ногтями выдергивала нитки из вышивки на пледе.

Джонас не знал, что сказать. Все, что он думал, оказалось неверным. Конечно, она тоже могла смущаться, испытывать неуверенность. Расстояние между ними сокращалось и одновременно росло.

– Мне не нравится целоваться, – сказала она. – Но я разрешаю тебе себя целовать, потому что ты мне нравишься. Потому что я тебя люблю.

Последние три слова раскололи его напополам. Снег закончился. Джонас будто чувствовал, хотя не видел и не слышал, что происходит снаружи. Он видел лишь теплое сияние лампы на коже человека, которого он любил. Но он чувствовал, будто снаружи, за стенами конюшни, мир походил на проволоку накаливания. Мир потрескивал и пускал искры. Внутри у Джонаса все органы, которых он тоже не видел и не слышал, сияли и потрескивали в унисон со вселенной.

– Я тоже тебя люблю.