Вспомнив о других представителях вида, Степан завертел головой, пытаясь разглядеть самку. Не для того, разумеется, чтобы продолжить недавние игрища; забеспокоился просто, не подстрелил ли ее храмовник. «Птеродактильша» оказалась живой, хоть и летела весьма неуклюже, припадая на левое крыло. Если пробита лишь кожистая перепонка, а кости целы, то это ерунда, за пару недель раны затянутся. В любом случае она была сейчас далеко и в настоящий момент опасность ей не угрожала. «Хоть какой-то камень с души, – подумал Стёпик. – Красота-то она, вишь, и впрямь убийственной бывает. А нужен мне такой грех на душу? Да ни разу. Как бы опять-то в такое не вляпаться? Морду, что ли, себе изуродовать? Ну так а стать куда денешь?..» Тут ему в голову пришла совсем уж нелепая мысль. Если бы раны «Маруси» оказались серьезными, ее можно бы было – непонятно, правда, как – доставить на лечение к Подземному Доктору. А заодно попросить, чтобы он ей мозги какой-нибудь мутанточки вставил. Кто знает, может, и сдружились бы они потом. А там, глядишь, и драконье тело не стало бы отвращения вызывать. Любят-то, говорят, не за внешность…

«Тьфу ты! – сплюнул «птер», только что и впрямь огнем не пыхнул. – О чем ты думаешь, стрекозел похотливый?! Тебе к Подземному Доктору ласточкой мчаться нужно, о Глебе докладывать. После твоих косяков он из тебя самого Марусю сделает, а тем, что от Стёпы осталось, накормит!»

И Стёпик, заложив крутой вираж, повернул в сторону Великого Устюга. Но не пролетел и пары километров, как стал сомневаться, правильно ли делает, что летит сразу к Доктору. Ведь тот как наказывал: ежели Глеба взять не получится, тогда пусть за ним кто-то смотрит, а уже он, Степан, летит докладывать. А сейчас что? Кто за Глебом смотрит? Маруся? Тьфу, прицепилась, лешак ее забери!..

Нет, надо хотя бы кому-то из «диких» про Глеба сказать. Хорошо бы Мирону с Игнатием, да те далеко, пока до Палемы дошкандыбают, страшилы уже и след простынет. Надо того, кто поближе. А где его взять?.. Стёпик стал вспоминать, кто из живущих поблизости мутантов лечился у Подземного Доктора, но на ум ничего не шло. И тогда он снова вспомнил о Матрене Ивановне. Поможет бабка, не поможет, а свою совесть он облегчит. Мол, сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше[8].

Согнутая чуть ли не до самой земли горбатая старуха, опираясь на суковатую клюку, стояла возле своей лесной землянки; будто знала, что он прилетит, дожидалась его. Из-под редких, спадающих на лоб седых волос на робко подошедшего Стёпика недобро уставился глаз. Второй закрывала спутанная прядка, но «птер» помнил, что тот был незрячим, бельмастым. Покрытый бородавками большой крючковатый нос зашевелился, будто принюхиваясь, и старуха проскрипела:

– И што?

– В ка-аком с-смыс-сле? – икнул Стёпик.

– Не придуривайся, и без того не шибко умен, – сверкнула глазом Матрена Ивановна.

– Да я и не… того… этого… – забыл вдруг все слова крылатый сердцеед. – Я как бы с-сс тем, ш-штобы…

– А ну, никшни! – пристукнула клюкой старуха. – Я завсегда баяла, што из двух одно дельное тока папка с мамкой сробить могут. А кады навоз на палку насадишь – топора не выйдет. Навоз и останется, тока на палке.

– Это вы обо мне? – слегка пришел в себя от обиды Стёпик.

– Енто я о навозе. А об тебе мне пока што и сказать-то? Ты ж как баран тока мэкаешь.

– Я по делу, – прокашлялся Стёпик, отчего Матрена Иванова скривила еще больше нос, словно он не кашлянул, а пустил газы. Впрочем, «птер» уже вполне очухался и, зная вредную старухину натуру, решил терпеть все ее выходки. – Мне нуж-жна ваш-ша помощ-щь, Матрена Ивановна.

– Да ну-ткать?.. А я уж обрадела, што ты мне помочь удумал!

– Могу и я вам помочь, если нуж-жно. Тока потом, когда дело с-сделаю.

– Так потом-то меня уж и не будет, годков-то мне сколько!

– Я быс-стро вернус-сь, мне тока до Ус-стюга с-слетать и обратно.

– До Устюгу?.. А туды разве таких-то пущают?

– Я тайком проберус-сь. Тока я не об этом. Мне тутока ваш-ша помощ-щь нуж-жна.

– Чем же я тебе помогу-то? Коль летать научить, так брешут люди, не умею я.

– Летать я и с-сам худо-бедно могу. Мне-ка надо, ш-штоб вы вес-сточки разос-слали кому-никому…

– Эва как!.. Откуда узнал-то, што я на почте робила?.. Тока почты той нетути ужо двадцать годков как. Так што сам и носи свои бальдерольки. Ужо и на штемпель почтовый ты схож, тока не синий и голова одна. Всяко не хуже, чем та почта будешь, когда в Воркуту валенки шлешь, а в Воронеж тапки приходят. Ежели свезет, конечно.

– Какое ж-же тут везение? – не понял Стёпик.

– Так ить хоть што-то куды-то пришло. Тако щастье не кажному было с почтой-то нашей.

– Ш-што-то не пойму я вас-с, Матрена Ивановна… Пош-што вы меня путаете? Какая ишшо Воркута, какой Воронеж-ж? Или вы намекаете, ш-што я на ворону похож-ж?

– Я те потом на ушко шепну, на кого ты похож. А пока лети, сокол, подобру-поздорову.

– Но вы ж-же не знаете, какую вес-сть разос-слать нуж-жно! – взмолился «птер». – Это ш-шибко важ-жно!

– Кому важно-то? – будто бы заинтересовалась старуха.

– Одному… человеку. И мне тож-же важ-жно, потому как я этому человеку ж-жизнью обязан.

– Поди туды, незнамо куды, принеси то, незнамо што. Шибко дородно ты просишь, орел. А коли так, то и сам поди. Адрес известен. Индекс, правда, запамятовала.

– Я с-скаж-жу, с-скаж-жу! Это Подземному Доктору важ-жно. Вс-сяко вы знаете, ш-што это он меня с-спас-с, таким с-сделал.

– А спас ли, коли таким сробил? Мож, человеком-то помереть лучше было?

– Вот когда вас-с на кус-ски погрызут, я у вас-с с-спрош-шу, ш-што лучш-ше, – буркнул, начиная злиться, Стёпик.

– Меня не погрызут, целиком схоронят, и скоро ужо. Ну а ты, коли таким стал, так ишшо пуще должон на человека быть схожим стараться, а не на курицу ощипанную. Али в тебя и мозги куриные сунули?

– Человечес-ские, – пропыхтел «птер».

– А разве по-людски человеку смерти желать?

– Кому я с-смерти… – возмущенно начал Стёпик и тут же осекся. – А вы ш-што, знаете, о чем я прос-сить хотел?

– Помню, кады на почте робила, журналы читывала, кады народу не было. Тамока как-то писали, што умник один, Хверма ли как ли яво звали… тюрему каку-то выдумал, да другим забыл сказать, как щитать ее. И помер. А другие-то щитали-щитали, да тока мигрень получали…

– К чему это вы?

– А к тому, что просьба твоя – не тюрема Хвермы. Ты ить Глеба для Дохтура словить хошь. И меня в это впутать удумал, пакостник.