В другой раз моя нога на что-то наткнулась и я стала падать. Я посмотрела на саксофониста, чтобы он подхватил меня, но он продолжал играть. Возможно, он подумал, что я играю, когда я сказала: «Тимми! Помоги мне!» Клэр, моя ведущая танцовщица, подумала то же самое. Она видела, как я полностью распласталась на полу и подумала, что я знаю, что делаю, потому что так было всегда. Так и не получив помощи, я вскочила и продолжила танцевать.

Думаю, людям интересно, почему же я не падала чаще. «Как вы танцуете на таких высоченных каблуках?» – наверняка хотели спросить они. Так что теперь поговорим о каблуках. Я привыкла носить их после стольких лет выступлений. К тому же у меня есть свой метод. Нужно всегда опираться на носочки, подавая весь свой вес вперед. Не нужно стараться ступать на всю ногу. Пальцы ног удивительно сильны. Однажды вечером я танцевала на выложенной плиткой сцене и почувствовала, что падаю. Меня спасли мои десять пальчиков. Я была в изумлении: благодаря им я удержалась на месте.

Мне нравится расхаживать по сцене в красивых туфлях… Обувь от Кристиана Лабутена, Маноло Бланика – надо отдать должное моим любимым дизайнерам. Но одним из секретов моей выносливости был Паскаль Фабрицио, искусный мастер, который напоминал мне Джеппетто из сказки про Пиноккио. О нем я услышала от Шер. Хотя он проживал в Лос-Анджелесе, Паскаль и его работники, которые сидели на крошечных табуретках за маленькими столиками, выглядели как сапожники из европейских сказок. Они изготавливали необычные туфли для всех звезд шоу-бизнеса – от Фрэнка Синатры до Лайзы Миннелли. Паскаль делал слепок ступни клиента, который он называл «колодкой», и использовал его для изготовления туфель на заказ, укрепляя каблук и подошву при помощи металлического стержня, который просто не мог сломаться. Невозможно танцевать в обуви не по размеру. Творения Паскаля держались на ноге как влитые и смотрелись идеально, как продолжение самой ноги. Я могла стоять, танцевать, делать что угодно в течение длительного периода времени, не беспокоясь при этом, что мои ноги могут подвести меня.

В ночь моего появления на стадионе «Маракана» в Бразилии в 1988 году без крепких ножек было не обойтись. Невероятно, но на концерт Break Every Rule пришли более 180 000 человек. Я часто задавалась вопросом, каково это – выступать перед такой большой аудиторией, но на самом деле я даже не представляла, что она будет настолько большой, что дело дойдет до внесения этого концерта в «Книгу рекордов Гиннесса» за самое большое число проданных билетов на концерт сольного исполнителя. Я не могла разглядеть отдельных людей: толпа была огромной и тянулась далеко-далеко, сливаясь с темнотой. Но мне сказали, что в основном там были женщины, причем всех возрастов – от подростков до пожилых людей. Они радовались тому, что оказались там. И я не предусмотрела лишь одно: то, какой это колоссальный труд – петь и танцевать перед таким числом людей. Я никогда не спрашивала у Мика, но, возможно, должна была спросить: «Как ты выступаешь перед такой огромной публикой?». Ты чувствуешь, что нужно одновременно быть в каждом уголке сцены, бегая взад и вперед, чтобы убедиться, что ты со всеми зрителями. В ту ночь при рекордной жаре и влажности я так много двигалась, что, наверное, два с половиной килограмма моего веса ушли вместе с потом.

Позже я узнала, что выступать перед десятками тысяч людей – это искусство. Я научилась менять свое положение на сцене: исполняла одну песню, стоя лицом к одной стороне зрительного зала, потом перемещалась на середину для исполнения следующей песни и так далее. Так я прорабатывала «разные части» в разные промежутки времени, убеждаясь в том, что всем удалось увидеть что-то, предназначенное для них. Вот почему я начала использовать экраны. Знаю, многие певцы их не любят, потому что считают, что концерт должен быть реальным жизненным опытом. Но как же тогда дотянуться до поклонников на большом стадионе, когда они могут находиться более чем за километр от сцены? Думаю, это и будет выходом для таких людей. Я хочу, чтобы они видели, что я делаю – выражения моего лица, когда я пою, элементы танца. Чтобы они могли насладиться моим выступлением точно так же, как и поклонники в передних рядах. Чтобы они могли уйти с чувством, что увидели что-то зрелищное.

Моей отчаянной мечтой было достижение такого успеха – собрать стадион, ходить по сцене и смотреть на эту толпу, зная, что они пришли посмотреть на меня. Какие чудесные изменения произошли в моей жизни! После стольких несчастий, после мыслей о том, что любовь никогда не будет частью моей жизни, теперь любовь была повсюду, вокруг меня. Я наслаждалась любовью публики, которая ощущалась как тепло, охватывающее меня изнутри как теплое объятие. У меня прекрасные отношения с Эрвином. А после публикации моей автобиографии «Я, Тина» в 1986 году (и ее последующей экранизации под названием «На что способна любовь» в 1993-м) любовь, поддержка и благодарность женщин, да и мужчин, которые слышали мою историю и вдохновились ею, просто переполняли меня.

И тут нечему было удивляться. Целые годы я не хотела рассказывать о своей жизни с Айком по очевидным, а иногда и не таким уж очевидным причинам. Мне было так неловко, когда люди узнавали об этих ужасных подробностях. Я не хотела для себя такой жизни, но оказалась в этом кошмаре. Мне приходилось говорить об этом, говорить и еще раз говорить. Я никак не могла ответить на вопросы, которые задавали мне люди, когда узнавали, что происходило между нами. Эти вопросы были такие личные. «Почему вы продолжали жить с ним? Почему не ушли? Почему вы тогда ничего не рассказывали? Не могли бы вы показать свои шрамы?» Я не могу себе этого объяснить. Как же тогда я смогу объяснить это другим? Все было так запутанно, что мне понадобился не один десяток лет, чтобы превозмочь боль и смятение.

Эта тема так расстраивала меня, что я, возможно, никогда бы не смогла заставить себя посмотреть «На что способна любовь». И когда я, наконец, увидела несколько кадров по телевидению, меня не порадовали некоторые детали. Например, то, что они одели нас в стиле «зут». Это было слишком вызывающе. Пожалуй, даже безвкусно. Им также не удалось передать то, каким на самом деле был наш дом, несмотря на то что съемки производились в доме, где мы жили. Каким-то образом они сделали нас непохожими на себя. И даже если отбросить все недоделки, мне бы все равно не хотелось провести два часа, переживая кошмар, который мне не удавалось забыть целые годы.

Что бы я ни чувствовала по поводу нашего с Айком прошлого, сколько бы ни хотела оставить это все позади, я была тронута тем, что моя грустная история может помочь другим людям. Опра, много раз бравшая у меня интервью, всегда задавала мне один и тот же неприятный вопрос: «Ты помнишь, как Айк ударил тебя в первый раз?» Чувствуя, каково мне снова возвращаться в эти воспоминания, она сказала мне наедине: «Тина, ты понимаешь, почему я продолжаю это спрашивать». Опра видела высший смысл нашего обсуждения, его главную задачу. Она помогла мне понять, как важно для меня продолжать говорить. Что, делая это, я подаю урок. Это возможность достучаться до униженных, загнанных в угол женщин, пролить свет на эту сложную тему. Если они услышат, как я открыто рассказываю о своих переживаниях, они смогут найти в себе смелость сделать что-то со своей жизнью, чтобы выкарабкаться из сложного положения.