Меган привезла Чарли кресло-каталку. Мальчик оделся в костюм Чарли Чаплина. Лесли с гордой улыбкой смотрела на сына. Чарли устроили в кресле, и Меган покатила его в отделение педиатрии по коридорам, заполненным детьми и взрослыми. Врачи и медсестры выстроились вдоль стен и аплодировали детям в костюмах диснеевских персонажей, ужасных чудовищ и супергероев. Студенты-медики прятались в пустых палатах с кульками конфет, чтобы ответить на традиционное «сладость или гадость».

Я стоял за дверью и ждал. Вот из коридора постучали, и я открыл. На меня смотрели маленький мальчик в костюме пожарного и девочка с торчащей из шляпы веревкой. Я попытался угадать, кого изображает девочка.

– Ты кто?

– Петарда, – гордо улыбнулась она.

Ее мать, стоявшая рядом, кивнула.

– Да? Я думал, что петарды очень громкие и от них болит голова, но ты совсем другая – тихая и очень красивая. – Девочка смущенно открыла рот и вцепилась в мать. – Как тебя зовут?

– Оливия.

Я положил ей в сумку пригоршню конфет.

– Подходящее имя для принцессы. Ты случайно не принцесса?

Оливия покачала головой и уткнулась в мамину юбку. Женщина поблагодарила меня за конфеты, и они с дочерью направились к следующей двери. Оливия оглянулась и крикнула:

– Как тебя зовут?

– Натан.

– Пока, Натан! – весело ответила она.

Откуда мне было знать, что эта малышка запомнит мое имя, подтвердив тем самым, что иногда Господь посылает нам крошечных вестников, чтобы указать на что-то очень важное.

На следующее утро я натянул свитер с капюшоном и спортивные штаны. Потом позвонил Уильяму и позвал его на пробежку. Сначала Уильям отказался. Он ненавидел бег. Я его все же уговорил, и вскоре он стоял передо мной в коротких ярко-оранжевых шортах, надетых поверх спортивных леггинсов. Я недоуменно оглядел приятеля. Новая шуточка?

– Что-то не так? – спросил Уильям. – Настоящие спортсмены всегда бегают в шортах поверх леггинсов.

– Вообще-то нет.

– Клянусь, я видел точно такие же на каком-то знаменитом бегуне. Назови мне пару олимпийских чемпионов, и я скажу, кто из них позировал журналу в таком костюме.

Я рассмеялся и взял ключи от машины.

– Ни один известный бегун никогда такое не наденет!

Уильям посмотрел на себя в зеркало и вышел следом за мной.

– Все равно я похож на Шафта! – крикнул он мне в спину.

– Даже Шафт в таких трусах не вышел бы из дома, – усмехнулся я, усаживаясь за руль пикапа.

Мы приехали в парк и вышли на беговую дорожку.

– Подожди, друг, – придержал меня Уильям. – Не спеши. Куда нам торопиться?

Я покачал головой. Уильям присел и развязал шнурки.

– Что-то попало в кроссовку. Ты беги, я догоню.

Похоже, Уильям на сегодня уже набегался.

Я несколько раз обежал озеро, заставляя ноги двигаться все быстрее, чувствуя, как по спине струится пот. Хорошая пробежка всегда помогала мне успокоиться, отогнать дурные мысли, вот только в последнее время расслабиться становилось все труднее. Я бежал и удивлялся про себя, почему мы с отцом такие разные. Этот вопрос я задавал себе с детства.

Помню, однажды я даже написал об этом маме. Мне тогда было лет десять.

Я рассмеялся. Работать в гараже было бы гораздо легче, чем учиться на врача. Мне часто говорили, что я напоминаю отца, такой же неторопливый и рассудительный, но я чувствовал, что характер отца куда сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Часто, просыпаясь по ночам, я видел в гостиной свет. Подкравшись к двери, я находил там отца. Он в одиночестве листал семейные альбомы с фотографиями, смотрел на маму. Время от времени он откидывался на спинку дивана и закрывал глаза. Я воображал, что отец исчезает в таинственных провалах во времени, где фотографии оживают, где мама снова смеется. Иногда я на цыпочках входил в комнату и садился рядом с ним, однако чаще всего возвращался в кровать, не показываясь ему на глаза. Даже в детстве я понимал, что для отца эти мгновения священны, и он выбирал время, чтобы побыть с мамой наедине.

– Бог не забрал твою маму на Небеса, – говорил он, эхом повторяя мамины слова. – Он ее принял. Ты чувствуешь разницу?

Наверное, он пообещал маме, что будет объяснять мне это до тех пор, пока я действительно не пойму. Однажды в субботу отец чинил возле нашего дома машину Лоррейн, и соседка упомянула, что Господь забрал маму на Небеса.

– Он не забрал маму, – возразил я. – Он ее принял.

Отец выглянул из-под машины и посмотрел мне в глаза. В тот день он вздохнул с облегчением. Я понял то, что он так долго пытался мне втолковать. И отец был прав. Я знал, что Господь не наказывает нас болезнями, потому что Он любит всех. Перед смертью мама рассказала мне об этой любви. А когда ее не стало, отец неустанно показывал мне божественную любовь, хоть и не мог объяснить все так красиво, как мама. И все же я не понимал, почему ей пришлось умереть, почему нельзя было иначе.

– Бог очень любил твою маму, – говорил отец, когда я, проснувшись посреди ночи, бросался к нему за утешением. Мне часто снились кошмары, я видел во сне, что умираю. – Он любил твою маму так сильно, что прекратил ее страдания, – объяснял отец.

Он разрешал мне лечь с ним рядом и целовал в макушку.

– Спи, – говорил он.

Я честно пытался уснуть, но обычно просто лежал с открытыми глазами и думал о маме. Если Бог знал, что она заболеет, почему Он не вылечил ее? К чему молиться, если люди все равно умрут? Почему умирают те, кого мы так любим? И сколько бы я ни задавал себе эти вопросы, ответа я не дождался. Я лишь понял, что мне никогда не стать сильным, как отец.

Уильям преградил мне дорогу, отвлекая от грустных мыслей.

– Куда ты так несешься? – спросил он, разминая мышцы. – За тобой кто-то гонится?

– Эй, чемпион, – подмигнул ему я, – давай кружок наперегонки?

– Осторожнее, ноги переломаешь, – охладил мой пыл Уильям.

Пробегавшая мимо девушка оглянулась и остановилась.

– Вы уверены, что докторам здесь бегать разрешается? – улыбаясь, спросила она. Я никогда не видел улыбки прелестнее. – Мы с вами недавно столкнулись в больнице, вы шли по запрещенной стороне коридора.

И тогда я ее вспомнил. Обычно женщины первыми со мной не заговаривают.

Уильям запрыгал на месте, высоко подбрасывая колени.