Якуб послал войско, и произошло то, чего он хотел. За исключением одного – Тимура в городище не оказалось. Якуб, не доверяя подчиненным, лично допрашивал старейшин «лесных», выживших после осады острога. Не просто так допрашивал, а с пристрастием. Но никто ни словом не упомянул о Тимуре – ни старейшины, ни прочий люд. Может, и вправду ничего не знали о сбежавшем из Капитолия сыне Олега?

Так что же получается? Тимур не добрался до острога «лесных»? Или изначально направлялся в другое место? Но в какое? Или уже давно погиб?

Конечно, он мог погибнуть. Юнец ведь еще совсем, зеленый сопляк без опыта. И его гибель решала бы все проблемы. Но Якуб никогда не надеялся на слепую удачу. И в гибель Тимура он мог поверить только в том случае, если обнаружится его труп.

Может ли эта рыжеволосая девка что-то знать о Тимуре? Скорее всего, нет. Вишь, и так вся напугана донельзя. Продлить допрос с пристрастием? А зачем? Чего ей зря шкуру портить, если все уже выложила?

Но кроме Тимура была еще одна тема, интересовавшая Якуба в связи с общиной лесных людей. Он никогда не забывал нанесенных ему оскорблений. А ведь его тогда, несколько лет назад, самым натуральным образом унизили. Как же такое забудешь?

– Что ты там говорил об ее отце? – спросил Якуб.

– Да, конечно, сейчас доложу, – торопливо подхватил Малюта. – Отец ее Еремей, глава совета старейшин. Вождь, короче, ихний.

– Еремей? – Якуб оживился. Вождя «лесных» до сих пор поймать не удалось. А он мог многое знать. В том числе, что-то знать и о Тимуре. – Это интересно. И что с ним?

– Она сказала, что он погиб.

«А вот об отце-то она могла соврать, – подумал Стратег. – Даже под пыткой».

– Не врет?

– Не похоже, – с некоторым сожалением в голосе произнес Малюта. – Говорит, что место готова показать. Труп, то есть. Если, конечно, его муты не сожрут… Но это еще не все, стратег. Я ее про Алену расспрашивал, как ты велел. Ту самую, дочь знахаря.

– Я понял, – без выражения отозвался Якуб. Но сердце слегка екнуло. Неужели??? – И что?

– Где Алена, она не знает. Но говорит, что та сбежала с другой группой «лесных». Если не врет, конечно.

«Сбежала, значит? – с облегчением подумал Якуб. – Неужто еще жива?»

Как ни странно, но его обрадовало это сообщение. Он хотел бы отомстить дерзкой лесовичке, посмевшей отвергнуть его предложение – очень хотел. Но своими руками! Так, чтобы насладиться ее мучениями. И именно поэтому не хотел, чтобы она погибла.

Что толку от трупа? Труп на цепь не посадишь и на дыбу не вздернешь. И голодным нео на растерзание не отдашь…

А Глаша-то, получается, дочь вождя этих дикарей? Благородных кровей, значит, девка? Интересно…

Великий Стратег надел толстую войлочную рукавицу и взял за ручку «кошачий коготь» – метровую железную палку, на конце которой торчали три изогнутых крюка. До этого они лежали на углях и сейчас были раскалены до красноты.

Приблизившись к пленнице, Якуб остановился в метре от нее. «Коготь» он держал в откинутой руке. Небрежно так держал, с ленцой. И смотрел на левую грудь девушки, упруго выступающую в прорехе лифа. Он заметил – периферийным зрением, – как пленница шевельнула рыжеволосой головой, и подумал, что лесовичка наверняка сейчас пялится на него жалобным и заискивающим взглядом. Но не стал поднимать глаза.

Еще не время. Лицо жертвы, умоляющей о пощаде, ее испуганные глаза – это сладкое и пряное зрелище, будоражащее кровь. Его нужно оставлять напоследок. Как и зрелище смерти ненавистного врага.

– Значит, тебя зовут Глаша? – тихо спросил Стратег.

– Да, – севшим голосом отозвалась девушка.

– Я хочу, чтобы ты говорила правду. Только правду. Поняла?

– Да. Я буду. – Она всхлипнула. – Не надо меня пытать. Пожалуйста.

– Зависит от тебя. Эта штука отлично выдирает мясо. И тут же прижигает – чтобы инфекцию не заносить. А еще ею можно целиком вырвать грудь – особенно, такую маленькую, как у тебя…

Якуб перевел взгляд выше – и заметил, как тревожно пульсирует на длинной шее девушки голубая жилка. А еще он увидел несколько багровых синяков, оставленных чьими-то грубыми пальцами. И спросил:

– Тебя кто-то душил?

– Да. Вормы.

«Не повезло, девахе, – подумал Стратег. – Кого только не встретишь в развалинах. Или наоборот – повезло, что попала к нам?»

– Так вот, Глаша. Отвечай быстро и точно. Ты что-нибудь слышала о Тимуре?

– Нет… В общине нет таких людей.

– Твой отец – убит?

– Да.

– Кем?

– Осмами.

– Ты знаешь, где находится его труп?

– Да.

Якуб помолчал, слегка покручивая «когтем» в воздухе.

– Когда в последний раз видела Алену?

– Мою сестру?

– Да.

– Не помню… Может быть, дней десять назад.

– Она жива?

– Была жива… Сейчас – не знаю.

– Мне кажется, ты врешь.

Произнося эту фразу, Стратег резко направил «коготь» в сторону девушки. Но не дотронулся до нее, остановив крюки в нескольких сантиметрах от обнаженной груди. Девушка испуганно вскрикнула и отшатнулась.

– Я не вру, правда! – выкрикнула она дрожащим голосом. – Не надо меня пытать, умоляю!

– Ну, не знаю…

Якуб решил, что пора взглянуть в лицо жертвы. И, подняв глаза, наткнулся на встречный, мерцающий изумрудными искрами, взгляд. Стратег испытал странное ощущение, будто бы его до мозга пронзило ледяными спицами. Но боли при этом не почувствовал – лишь очень кратковременное онемение всего тела.

Оно сразу исчезло, едва он сморгнул и отвел взгляд в сторону. Обнаружив, что держит в руке «кошачий коготь», несколько секунд в недоумении молчал. Потом снова перевел взгляд на лесовичку, но заглядывать ей в лицо остерегся – интуитивно. И, «ощупав» глазами полуголое тело вплоть до босых ступней, распорядился:

– Малюта, снимите ее с дыбы. Только аккуратно. И немедленно доставьте в тюремный лазарет. Пусть ею займутся. А то ишь – изуродовали девку. А ей еще воинов рожать для Капитолия.

– Слушаюсь, Великий Стратег, – с готовностью отозвался Малюта. – А-а-а по поводу…

– Протокол допроса, как оформишь, принесешь мне. Я сам прочитаю. Выполняй.

Проходя мимо жаровни, Якуб машинально вернул «кошачий коготь» на место. Он и не собирался сдирать с пленной лесовички шкуру. Не зверь же он? Так, попугал немного, чтобы знала, что ее может ждать в наказание за ложь.

В поведении Стратега не было ни грамма великодушия или жалости. Он, конечно, слышал о таких понятиях – они встречались в старинных книгах, – но никогда не применял их к себе. Устаревшие понятия странных людей, устроивших ядерную катастрофу. Какой в них смысл?