трещащим свистом Артемида. — Всё, что говоришь, сказала бы моя мать, но, как видишь, именно из-за этого она умерла. Такие речи было бы отрадно слушать моей старшей сестре, которая не менее слабоумна, чем младшая. — Она рывком слетела с кресла и скользнула к Ахиллее, оплыла её вокруг и дёрнула за сизо-голубые волосы. — Очнись, Советница, раскрой свои глаза и уши! Эти дикари неудержимы, их нельзя сломать! Вся их жизнь — иссушающий, пригибающий к земле ад от рождения и до смерти, даже послесмертие также отвратительно, потому что их принимает земля! Поэтому они крепкие — о, да, они крепкие!

Она остановилась прямо напротив Ахиллеи, нарушая правила приличия и вторгаясь в личную зону, что она делала довольно часто.

— Вот почему ты привязалась к той низшей? Почему? Да потому что ни один твой антрес не удовлетворяет тебя, так? — Артемида хитро улыбалась, а лицо Советницы потемнело от смущения и раздражения. — Они робки, слабы, скучны, чувствительны к боли, их члены тонки и вялы… Единственная радость — видеть, как их глаза наполняются страданием, как кровоточащая рана очищается от крови и становятся видны сосуды, узлы и волокна, как на теле разбухают волдыри и лопаются, насыщая воду сладко-солоноватым кровяным гноем. Ты ищешь связи с тем, кто был бы более достоин тебя, и при этом называешь сушеходов дикарями. Да, они дикари, зато какие! Они держат крепко и не отпускают, всё делают сами, кровь их горячая, а плоть упруга, и ещё не забудь, что ноги их способны раздвигаться, и…

Дальнейшие описания впечатлений Артемиды о соитии двух стихий Ахиллея пропустила мимо ушей, стараясь обрести спокойствие. Наезд на её связь — это уже серьёзно. Такими темпами Регина может распознать, что в словах Советницы есть ложь — а это гарантированный допрос с пристрастием и смерть ей и всем её сторонникам. В пытках нужды не будет — Регине нельзя лгать, и ни одна русалка не солжёт, открывая ладони.

— …Он так и не закричал, хотя я почти вырвала ему сосок. А мои сдавались тут же. Так-то, — закончила Артемида своё повествование, усаживаясь в кресло и довольно наблюдая, как багровая краска дошла до ушей Ахиллеи. — Вот почему тебе стоит попробовать. У них там много антресов, можешь выбрать себе любого. Только не забудь, что им надо дышать чистым воздухом.

Снаружи защёлкали языком.

— Регина приглашает! — крикнула Артемида, и в шатёр вплыла загоревшая плечистая русалка в длинной рабочей рубахе из плотной ткани. От неё пахло сажей, железом, ржавчиной и горелым маслом.

— Моя Регина, мы изготовили из металла сушеходов ещё два оружия, они находятся там же, где и все остальные. Требуется ли ещё вооружение и когда следует готовить их к битве?

Артемида закатила глаза, задумавшись.

— А вы как думаете, они долго поработают?

Глаза горелой русалки расширились.

— Из всего, что мы когда-либо изготовляли, этот сплав наиболее совершен по своей прочности к простоте его плавления, пусть температура и высока. Единственный его недостаток в том, что он образует в воде окись. Но с ним мы точно сломаем наших врагов!

Артемида тут же вскочила, на её лице снова была хищная улыбка.

— Изготовьте из него пики, крючья и махайры[4]! Будем колоть, цепляться и рубить! А оружие оставьте на потом и берегите как свои жабры.

Горелая русалка понимающе улыбнулась, сделала жест исполнения-прощания и удалилась.

— Мой сушеход показывал мне их клинки, — пояснила Ахиллее Артемида. — Наши уступают им по прочности, пусть и не ржавеют. Если у нас будут прочные клинки для суши, мы сможем легко убрать враждебных сушеходов, а орудие оставить для Трихехо. И, пожалуй, нам нужно больше кузниц на суше и больше железа. Если мы хотим удержаться в море, нам нужно зацепить и землю.

Ахиллея несколько раз открывала рот, но так ничего не произнесла. Артемида села на кресло боком, откинулась и потянулась, зевая.

— А ты, Советница, раз ничего не посоветовала, передай всем, чтобы выгуливали дельфинов и проверяли доспехи. Хватит играть в сушеходных архес. Мы начинаем игру в латрункули[5].

* * *

Уже позднее утро, а брат так и не вернулся. Вечером они должны будут покинуть Аматор. Медлить уже нельзя, надо ковать железо, пока горячо.

Кристина даже и думать не стала, чтобы послать кого-нибудь из слуг. В последнее время их деревянная белая крепость с бамбуковыми половичками, тонкими занавесками и уютным балконом стала совершенно невыносимым местом. Мало того, что под окнами ходил отъявленный предатель и мерзавец со своими новообращёнными приспешниками, так ещё к ней постоянно напрашивались на "выпить вместе с чаю" эти лицемерные альбионцы. А половина из них, между прочим, была жената. Чтобы это общество не превратилось в сброд, отец не покидал дом, и все дела приходилось делать ей.

А Жюльен… Ах, Жюльен! Ах, мелкий пиздюк! Мало того, что самостоятельно он ничего разрулить не может, так и простое дело вроде не самого аккуратного убийства всего лишь рядовой русалки ему не под силу!

И вот она гребёт к их штабу. Ветра нет, какая жалость. Поднялся бы к вечеру, добрались бы быстрее…

Куда ушло детство, когда ей не надо было считать деньги, проверять бумаги, воровать, врать, соблазнять широким вырезом и приподнятым подолом, мыть ножи, готовить раствор сигуатоксина, заводить знакомства с теми, кого она с радостью бы прирезала, и мириться с тем, что её отец извращенец…

Лодка.

На боку.

Мачта сломана. В воде блестит нож Жюльена.

Кристина огляделась в поисках трупа или хотя бы вещей. Обнаружила следы на песке, а затем и сапожок. Дальше — разбитая бутылка рома.

Кто-то из моряков?

Нет, стекло хорошее, это был хороший напиток. Может, даже из их дома.

К шалашу вели следы, полустёртые чем-то, что волокли. Какое счастье! Наверняка Жюльен убил русалку и оттащил её в их штаб! С каким же удовольствием они разделывали там пойманных чаек, держали в садке ящериц, потрошили рыбу… Теперь они повзрослели, настало время заняться настоящим исследованием и изучить внутренности русалки!

Но когда она заглянула в шалаш, волосы на её голове встали дыбом.

— Oh, mon Dieu!

Она быстро развернулась и побежала к воде, чтобы смыть с себя это наваждение, потому что правдой такое точно не могло быть.

Но, когда она вернулась, всё осталось таким же, каким она это увидела. Разве что эти двое очнулись.

— Господи, Жюльен, что это за… прости меня, хуйня?! Ты… ты… блядь, ты хуже отца, он весь в твоих… в твоей… чёрт, мне отвратительно на это смотреть!

— Э-это его слизь! — поспешно приподнялся Жюльен, пытаясь найти