«…[нужно] всегда спокойно и открыто говорить о своих страхах… не загоняйте их внутрь… на это тратятся силы, которые лучше направить на болезнь»[148].

Взаимная откровенность помогает болеющему пройти путь примирения с неизбежным, без которого его уход отсюда может быть очень болезненным. В большей степени это относится ко взрослым, но и дети, особенно подростки, иногда чувствуют себя так же.

«…Ты спросила у доктора, почему многие люди так боятся смерти. И ответила сама: „Конечно, не у каждого такая чудесная семья, такие милые врачи и не все получили такое хорошее воспитание, как я!“»[149]

Семья в сознании ребенка — это опора в переживании не только болезни, но и приближающейся смерти. Способность ребенка перерабатывать происходящее с ним во многом зависит от опыта, полученного в семье. От того, насколько он воспитан, то есть присутствуют ли и в его мировоззрении базовые понятия и ценности, оформленные в культуре и переданные ему семьей, и насколько они укоренились.

Человеку по силам переосмыслить болезнь. Опыт страданий утончает восприятие ребенка и дает новое понимание жизни в целом. Кроме того, его личный опыт в какой-то момент словно расширяется и охватывает окружающих людей. Он становится смыслообразующим началом для всей семьи. Это подлинное взаимодействие ребенка и близких.

«…Благодаря тебе мы наполнили это время жизнью, а не ощущали себя жертвами… болезнь объединила нас… ты давала нам силы…» [150]

Парадоксально, но болеющий, умирающий ребенок стал источником сил для всей семьи! Сквозь усталость, слезы и страх родители смогли увидеть иной, высший смысл происходящего. Вспоминаются слова митрополита Антония о возвышающей силе смерти:

«Смерть — единственное, что может заставить нас вырасти в меру жизни. Без нее жизнь могла бы стать столь мелкой и ничтожной! В тот момент, когда перед нами встает смерть, когда она входит, например, в наш дом, все приобретает истинно человеческий, то есть богочеловеческий, масштаб»[151].

Эта сила такова, что представлявшееся «плохим» на уровне обыденного сознания под ее действием переплавляется, чернота уходит, как шлак, и новая светлая нить вплетается в жизнь. Как вечное повторение победы Жизни над смертью.

Откровенный разговор действительно что-то открывает. Открывает и нас самих навстречу другому, и ему позволяет открыться. Ребенок спасается от «замурованности» в собственные переживания и страхи. А преодоление страха позволяет узнать и другую сторону смерти. Вот как писал об этом митрополит Антоний: «В каждый момент нашего внутреннего развития смерть присутствует не как разрушительная сила… как сила, которая нас освобождает, позволяет нам стать иными»[152].

Смерть начинает восприниматься как освобождение. Об этом свидетельствует и мама Изабель:

«…ты рассказывало о том, как приняла свою судьбу и, примирившись, попрощалась с жизнью…» [153]

Иногда дети говорят: «Не хочу никого видеть, все достали». Эти слова никак не связаны с какими-то конкретными людьми или неприятными событиями. Так выражается усталость от жизни, от такой жизни, перерастающая в желание смерти как освобождения.

Аня. Во время долгого и откровенного разговора эта девочка-подросток из отделения онкологии сказала:

— Если бы у меня была гарантия, что я попаду в Рай, я с облегчением умерла бы. Я очень устала.

Перед этим мы говорили о людях, думающих о самоубийстве. Аня, человек глубоко и искренне верующий, эту мысль не допускала. Но саму усталость от долгого лечения, конфликтов в семье чувствовала очень остро. А еще в том же разговоре я задал ей вопрос:

— Какая утебя цель в жизни? — ожидая услышать что-то вроде «поступить в…», «познакомиться с…», «стать…», то есть ответ ожидался в «горизонтальной плоскости». Но пришел он из «вертикали», пришел без вычурности и позы, простой и, как потом понимаешь, единственно верный:

— Я хочу попасть в Рай…

Рене Магритт. Ключ к полям. 1936

Мы сравнивали смерть с отсутствием какой-то части в картине мира. Бывает, что удаление части картины жизни позволяет увидеть новую реальность, свет. Эту работу совершает в человеке вера. И, наверное, таким можно представить состояние подвижника, который ради этого света, идущего из мира невидимого, отказывается от остальной части картины.

Они как бы невзначай проскакивают в «обычных» больничных разговорах:

— Мама, почему я болею? Зачем я живу? Зачем меня Бог наказывает?

— Все будет хорошо.

— У тебя будет, у меня — нет.

В стихах детей:

В рисунках.

Вот история Игоря. Во время наших встреч мы с ним говорили о том, как может выглядеть здоровье и болезнь. На фоне лечения у Игоря уменьшилось количество тромбоцитов, что тоже стало темой одной из бесед. В какой-то момент он нарисовал свое представление о работающем тромбоците.