деревянное существо, из живота которого тянется пуповина.

– Ты хочешь явиться домой в виде деревяшки? Чтобы мама тебя увидела таким? Да она умрет от разрыва сердца! А пуповины твоей хватит до города дотянуться?

– Моя пуповина не твоя забота, – огрызнулся Леха. – И с мамой ничего не случится. Ты шуток не понимаешь? Конечно, забрать меня ты не сможешь и в таком виде мне дома делать нечего, я же не дурак, я все понимаю. Мы с тобой поменяемся.

– Чем? – глупо спросил я.

– Всем! – рявкнул он. – Я уйду вместо тебя. Я уйду, а ты останешься!

Я остолбенел. Пепел и подбежавшая Коринка вцепились мне в обе руки, а Мила маячила надо мной, причитая:

– Миламиламиламила! Миламиламиламила!

Мне казалось, что она рыдает и кричит «Нет, нет, нет!».

– А ты молчи, плакса! – рявкнул на нее Леха. – Не лезь не в свое дело! Ну что, Санька?

– Как? – спросил я ошарашенно. – Как ты уйдешь?

– Как ты собирался, так и я уйду. И маму не напугаю. Я буду выглядеть как надо! Ты только посмотри, как я буду выглядеть!

Он подкатился мне под ноги и начал осторожно вытягивать из своего живота пуповину, которая соединяла его с Древом.

Это было невероятно… я не мог себе представить ничего подобного! Леха преображался на глазах. Он утратил жуткий облик деревянного человечка. С него сошла кора, теперь его тело было просто телом такого же младенца, какого я видел в роддоме, когда мы с ним появились на свет. Еще минута – и его ноги выпрямились, плечи развернулись, черты лица изменились, глаза открылись. Я впервые увидел его глаза: они были такие же, как у меня, серые.

Вот он уже мальчишка лет семи… вот он подросток…

– Эй, братишка, дай свою тужурку, а то здесь дамы! – насмешливо крикнул Леха, прикрывшись ладонями, и я машинально начал стягивать с себя безрукавку, однако Пепел вдруг подхватил одну из веток, которые сорвала с себя в порыве отчаяния женщина-куст, и швырнул Лехе, рявкнув:

– Для начала хватит!

– Ладно, я тебе припомню, огарок недогорелый, – мстительно прошипел Леха, но ветку все же поймал. Прикрыл бедра, придерживая ее одной рукой, а другой продолжал вытягивать из себя пуповину Древа зла.

Коринка истерически взвизгнула.

– Спокойствие, только спокойствие! – хохотнул Леха.

С каждой секундой он взрослел, он рос, он изменялся. Казалось, я смотрю на себя в зеркало – в живое, искривленное издевательской ухмылкой зеркало!

Неужели это я?! Неужели это мой близнец?! Моя копия?!

Сколько же в его глазах злобы… и эта злоба искажала его черты. Ну ладно, Леха ненавидит меня – но на маму он так же будет смотреть?!

Она этого не выдержит.

Внезапно лицо Лехи расплылось – словно он сдернул с себя злую маску, содрал с лица выражение ненависти. Теперь улыбка у него была ласковая и веселая, глаза лучились добротой. Наверное, если он таким придет в наш дом, мама будет рада.

– Ну что, братишка? – ухмыльнулся Леха. – Ты мне должен, помнишь это? Ты прожил мои шестнадцать лет. Теперь я проживу твои… не знаю сколько! Согласен?

Согласен ли я – на что? Что он придет в наш дом, а я останусь здесь?!

Так вот что имела в виду Агния Алексеевна, когда писала, что для спасения нужна добровольная жертва… Чуяло мое сердце, что Пеплом дело не ограничится!

Я растерянно озирался, словно ждал какой-то подсказки со стороны. Но никто не мог мне помочь, никто не мог решить эту задачу за меня!

Люди-кусты по-прежнему стояли, прижавшись друг к другу, и я с удивлением обнаружил, что, хоть Леха вытянул из живота уже изрядно пуповины, петля вокруг них так и не ослабла. А туловище древесной мерзости поднялось еще выше и хищно изогнулось.

– Ну, думай скорей! – заверещал мой деревянный брат. Нет, уже не деревянный! – Я ухожу вместо тебя – или им конец!

Я снова огляделся.

Кто они, эти люди-кусты? Люди? Нет. Разумные существа? Получается, что да, люди, если способны страдать и сострадать. Один из них спас мне жизнь. За мою жизнь он заплатил своей, а теперь заплатят и другие.

Да. И я буду на это смотреть… И как потом вышибить из памяти это зрелище?

Мой прадед, отец моей бабули, пожарный, погиб, спасая незнакомого человека.

Отец Агнии Алексеевны воевал за то, чтобы избавить незнакомых ему людей от фашистов, и потом погиб, пытаясь спасти других людей от порождения Вотана Панкраца Баума.

Мой отец погиб, пытаясь уничтожить Древо зла.

Я хотел исследовать болезни и лечить людей. Я с восторгом читал о подвигах самопожертвования разных врачей. О том, как доктор Деминский впервые выделил культуру чумы из мокроты заболевшего суслика, после чего заразился легочной формой, исследовал свою мокроту сам – и умер, оставив все записи об исследованиях. О том, как хирург Алексей Троянов, который изучал дезинфицирующие свойства карболовой кислоты, умер от нефрита, развившегося под воздействием ее паров. А Бещева-Струнина, которая дала себя искусать тифозным вшам?..

Да их имен, русских и иностранных, не счесть! Они бы сейчас колебались?

Я решу остаться – и спасу не только этих людей. Я спасу Леху! Он вернет себе непрожитую жизнь.

А как будет счастлива мама! Особенно если он останется таким же добрым, как сейчас.

Я вспомнил строки из ее письма: «Может быть… нет, я боюсь даже думать об этом, боюсь даже надеяться, но все же… Я всегда буду ждать твоего возвращения. Всегда буду верить в чудо».

Ну что же, мама заслужила это чудо. Она его выстрадала!

– Я согласен! – прохрипел я. – Отпусти пленников!

– Ты клянешься? Клянешься? – требовал Леха. – Ты благородный герой или трус?

– Клянусь! – ответил я, и голос у меня сорвался, язык онемел, губы пересохли…

– Я не сомневался, что ты благородный герой! – хохотнул Леха.

– Нет! – завопила Коринка.

– Миламиламиламила! – застонала Мила.

Пепел, стоящий рядом, отчаянно взвыл.

Но поздно, слово сказано…

Слово-то сказано, однако петля, стянувшая людей-кустов, не расслабилась, не отпустила их.

– Леха, ты что?! Отпусти их!

– Сначала отдай мне свою одежду, – ухмыльнулся он. – Особенно эту штуковину с пуговицами. Без нее отсюда не выйти!

– Отпусти их! – воскликнул я, начиная расстегивать пуговицы безрукавки, и Леха захихикал, наблюдая, как еле-еле шевелятся мои пальцы, ставшие вдруг непослушными.

Я понял, только сейчас я все понял. Как только я разденусь, а Леха наденет мои вещи, произойдет тот самый обмен. Я стану им – он станет мной. Воткнет мне в живот корень Древа зла, и…

Коринка вдруг истерически взвизгнула и указала куда-то вверх.

Я вскинул голову и