развод родителей или трудный характер матери. Вся штука в том, что в настоящей психотерапии или психологическом консультировании работать с проблемой придется все равно самому клиенту: что бы ни повлияло на него «там и тогда», за свою взрослую жизнь, в том числе и за работу с проблемой, он или она отвечает «здесь и теперь». Но важно понимать и другое: в нормальной практике психологической помощи это не означает «сам виноват». Это означает возможность изменения жизни к лучшему, расставание с ролью жертвы, новый взгляд на старые обстоятельства – в серьезной психотерапевтической литературе «ответственность» понимается не как «вина», а как «авторство».

Кстати, о вине и готовности ее навесить на все, что хоть как-то для этого пригодно…

Уважаемая Екатерина Михайлова! Благодарю вас за ответы на письма людей. Это очень важно – читать и понимать, что ты не один такой. Меня зацепил ваш ответ одному мужчине о том, что он неправ, что не все в возрасте за 60 «такие идиоты». Мой вам совет: не надо им врать таким мужчинам – они идиоты, что заводят молодую себе. Мой завел, и я знала. Так я нарочно ждала, когда он придет от нее такой весь расслабленный, и начинала читать ему всякое про измены, вот ваши письма тоже читала. Так он журналы все выкинул и грозится, чтоб я к сестре уехала жить. Вот понимаете, как теперь мне после ваших ответов может выйти проблема через жилье!..

Оксана, 41 год

Почта журнала чутко улавливает популярные верования, формулировки и клише, описывающие внутренний мир и сферу отношений. Некоторые заимствованы из сериалов и других детищ массовой культуры, но некоторые невольно внедрили мы сами, психологи и психотерапевты. Разумеется, из лучших побуждений – или просто еще не зная, что делает массовое сознание со всем, что становится его добычей.

И тут дело как раз не в «эпистолярном жанре» – даже в реальной практике в последние годы очень много ощущается «шумов» и «наводок» неизбежного тиражирования – а стало быть, уплощения, а то и обессмысливания – идей и языка психологии и психотерапии.

За мной, читатель, – я покажу тебе некоторые побочные эффекты психологического просвещения.

Здравствуйте, уважаемая Екатерина Львовна! Я проходила разные курсы, и вот хочу сказать слово в защиту бедного царя Эдипа, именем которого назвали эту нехорошую вещь: он не знал, кто его родители, и когда убил отца, не знал, что этот человек его отец, и когда женился на овдовевшей царице, не знал, что это его мать, и она не знала, что Эдип ее сын (его новорожденным хотели убить, потому что было пророчество, что он убьет своего отца, но слуга пожалел младенца и отдал его простым людям), а когда Эдип узнал правду, то чуть с ума не сошел и ослепил сам себя в знак наказания за совершенный грех, потому что по древнегреческому мировоззрению незнание чего-то не освобождает от ответственности. Зачем было давать такое название комплексу хотения ребенком – бессознательным – родителя своего пола? Если из этого идти, то получается, ребенок в какой-то момент может осознать свои эти желания и от чувства вины себя наказать, ослепить! Мне кажется, надо как-то изменить название, а то будет путаница.

С уважением, мать двоих детей

Марина, 26 лет

Если думать об этом письме как о личном высказывании, то возникают вполне понятные вопросы, для которых вся эта «эдипова ситуация» – только повод. Автор не случайно подписывается «мать двоих детей»: как мама она тревожится, ей страшновато думать о том, что дети могут «осознать эти свои желания», и что тогда? Ужас, ужас, ужас! Психоаналитик непременно обратил бы внимание и на загадочную ошибку: я имею в виду «хотение ребенком родителя своего пола». Ну что тут скажешь – психоаналитический взгляд на детство и детскую сексуальность шокирует мир больше ста лет, письмо милой Марины тому свидетельство.

Письмо очень живое, автор по-своему пересказывает историю «бедного царя Эдипа» и трогательно встает на его защиту. Разумеется, защищая не столько царя – он не знал, не знал, не знал! – сколько что-то или кого-то из ближнего, реального, любимого мира.

И все же сейчас мы говорим не об этом, хотя на письмо с живой интонацией немедленно начинаешь хоть мысленно, но отвечать.

Марина «проходила разные курсы» и на полном серьезе предлагает изменить название чего-то – на минуту забудем о содержании, – что всегда принадлежало специфической и довольно закрытой сфере практики. Ее тревожит не поведение детей и не собственные реакции, а что-то, что ей рассказали на «курсах». Кто, как и зачем рассказал, неизвестно. Слова, тем не менее, на слуху, а некоторые байки на тему «эдипова комплекса» рассказываются отнюдь не психоаналитиками (среди них есть презабавные, хотя Марина бы их таковыми не сочла). С детской сексуальностью она готова примириться (в теории, по крайней мере), но трагические события истории о «царе Э.» пугают не на шутку. В качестве решения предлагается поменять название, чтобы оно перестало ее, Марину, пугать.

Кстати, и само слово «комплекс» – любой – когда-то было узкопрофессиональным термином и не употреблялось абы как, но потом «утекло» в бытовую лексику и породило множество производных: «закомплексованный», «комплексовать» и даже совсем уж просторечное «комплексун».

В профессиональном контексте оно по-прежнему что-то означает, и хотя с годами некоторые базовые понятия могут менять свои названия, это медленный и требующий многолетних дискуссий процесс.

В разговорной речи «приобщившихся» оно тоже что-то означает – или, скорее, означало, поскольку уже давно не так модно, как в 1960-е – но обойтись можно и без него, как и без огромного количества специальных терминов, которым «не повезло» войти в моду.

Все «знают», что такое стресс, личностный рост или позитивное мышление. Что эти слова действительно означали в профессиональном языке, никого не интересует. Они какое-то время – пока не надоест – говорятся по любому поводу, приобщая говорящего к чему-то, что «носят».

Эти слова подходят для выражения чего-то, что по-своему сказать трудно или не хочется. Их берут «поносить», пока они в моде, и так легко возникает иллюзия коммуникации: «Ты чего такая закомплексованная?» – «Ничего я не закомплексованная, отвали!» Понятно же, о чем речь! Даже ситуацию легко себе представить, что уж там.

Марина предлагает всего-навсего отказаться от использования термина, который ей чем-то неудобен, смущает, тревожит. Если бы она говорила о себе и своей тревоге, это был бы нормальный «клиентский» разговор. Но «курсы» нужны не для этого, а для имитации владения специальным языком: если знаешь, как явление называется «у них», от него легче дистанцироваться. Может даже