– Не знаю. Что-то мне плохо…

– Ты опять кровью плюешь.

– Опять.

Я расстегнула Ленкину спортивную куртку да так и ахнула.Повязка насквозь промокла, а это означало, что с каждой минутой Ленка терялакровь. Достав чистые тряпки, я принялась ее перевязывать, стараясь бинтоватькак можно туже, чтобы кровотечение наконец остановилось.

– Тебе больно?

– Терпимо, – морщилась Ленка и слегка постанывала.

– Лен, помнишь, что ты мне обещала?

– Что?

– Ты мне обещала всеми мыслимыми и немыслимыми силамидержаться за жизнь.

– А я и так держусь. Знаешь, у меня почему-то передглазами Ника стоит. Интересно, как она там…

– И чего ты про Нику заговорила?! Ника уже на томсвете, а ты на этом, а значит, ты должна думать о жизни.

Покончив с перевязкой, мы замолчали и стали тупо смотретьперед собой. Наверно, каждый из нас думал о чем-то своем и хотел побыть водиночестве, наедине со своими думами. Мы сидели вместе, но мысленно былипоодиночке. Я глядела прямо перед собой, рассматривала горы, а затем перевелавзгляд на небольшой кустарник, находящийся поблизости. Я вдруг подумала о том,что наверняка здесь водятся змеи, а я очень боюсь змей с самого раннегодетства… Но вместо змеи я увидела какого-то экзотического жука, ленивогреющегося на солнышке.

Он был такой необычный, черно-красный – ну просто симпатяга.Взяв жука в руки, я показала его Ленке и грустно произнесла:

– Смотри, какой красивый.

– И вправду красивый. Наверно, у нас таких жуков нет.Этот какой-то экзотический. Турецкий, одним словом, местного производства. Дайя его раздавлю.

– Зачем? Жук-то здесь при чем? Он тебе ничего плохогоне сделал.

– Он меня раздражает тем, что он турецкий. Если жуктурецкий, значит, по национальности он турок, – ни с того ни с сеговзъелась Ленка.

– У жуков не бывает национальности. Он просто жук, ивсе…

Отпустив жука в сторону кустарника, я улыбнулась емугрустной улыбкой и помахала рукой.

– Наверно, у него есть дом, где его ждет жена ималенькие жучки… Зачем их лишать кормильца?

– Затем, что это по меньшей мере несправедливо. Почемуу одних есть кормильцы, а у других нет?! Почему одних кормят с ложечки, адругие вынуждены искать пищу сами?! Почему?! Как идет отбор? Почему у однихвсе, а у других ничего?

– Потому что мы живем не при коммунизме.

– И все же я не вижу справедливости.

– Ты сама не раз говорила мне о том, что наша жизньсостоит из одних несправедливостей.

Отдохнув около часа, мы вновь тронулись в путь.

Ленка все больше и больше висла на моей шее, которая страшнонемела от тяжести ее тела. Мои силы были уже почти на исходе, и каждыйпоследующий шаг давался с большим трудом. Я не знала, куда мы идем и в какуюсторону нам лучше всего двигаться. Я хотела только одного, чтобы мы вышли накакую-нибудь трассу или просто куда-нибудь, где находятся люди. Я постоянноприслушивалась, но нигде, ни с одной стороны не раздавалось даже и звука.Почувствовав, что силы уже совсем меня покидают и окончательно покинули Ленку,мы расположились у подножия небольшой горы и вновь полезли в сумку запровизией.

– Если я не ошибаюсь, то уже вечер, – изможденнымголосом сказала моя подруга.

– Уже вечер, а результата никакого.

– Отсутствие результата – это тоже результат. Главное,что мы покинули этот бордель и нас больше никто не заставит обслуживатьклиентов.

– Послушай, Ленка, если бы не ты, у нас бы былмобильник. С телефоном нам бы было намного легче. И какого черта ты разбила егоо стену?!

– Я не нарочно, ты же знаешь. Мне кажется, что телефоннам бы ничего не дал. Что толку звонить, если мы сами не знаем, где мынаходимся. Ты, по-моему, уже звонила в милицию. Тебе сказали, что выслалиоперативную группу.

Едва закончив фразу, Ленка наклонилась, прилегла прямо наземлю и принялась плевать кровью. Я с ужасом наблюдала за этой картиной,лихорадочно размышляя о том, чем я могу помочь и что я должна для этогосделать.

– Лен, ты что?! Ты что?! У тебя прямо какое-товнутреннее кровотечение…

– Я не знаю, что это такое, – с трудом отдышаласьЛенка и побледнела еще больше.

Увидев, что уже начинает темнеть, я положила Ленкину головусебе на колени и принялась гладить подругу по волосам.

– Леночка, все будет хорошо. Вот увидишь, все будетхорошо. Просто ты очень устала, и тебе надо обязательно отдохнуть. За ночь тынаберешься сил, немного окрепнешь, а утром мы вновь тронемся в путь.

– Куда?

– Что куда?

– Я спрашиваю, в какую сторону мы тронемся? Ведь мыдаже не знаем, куда нам надо идти. Так мы можем бродить целую вечность, пока унас не закончится еда.

А затем мы умрем в этих горах с голоду или нами поживятсядикие звери.

«Кажется, Ленке стало совсем хреново, – подумалая. – И морально и физически».

– Не говори ерунды. Все будет нормально. Вот увидишь,все будет нормально. У меня предчувствие. Скажи, тебе стало хуже?

– Не знаю. Тело словно не мое.

Как только стало совсем темно и наступила самая настоящаяночь, я прилегла рядом с Ленкой и взяла ее за руку.

– Ты когда-нибудь спала на голой земле? – спросиламеня моя спутница.

– Первый раз, – честно ответила я. –Удовольствие, прямо скажем, ниже среднего. Я бы не отказалась от подушки.

– Я тоже.

Закрыв глаза, я постаралась не думать о плохом и сталамолить бога только об одном – чтобы побыстрее наступило утро. Утром будетсветло, а это значит, что страх улетучится и от него не останется даже следа.

Утром мы обязательно куда-нибудь выйдем, и этот марафон навыживание наконец закончится.

– Свет, ты спишь? – послышался шепот Ленки.

– Нет.

– И я тоже. Давай поговорим.

– Давай. А может, ты лучше поспишь?

– Что-то мне не спится. Мне поговорить хочется. Мне ещетак никогда не хотелось. Может, это оттого, что мне придется долго молчать?

– Не говори ерунды. Ты как себя чувствуешь?