— Она не знает? — повторил вопрос Азыкгай.

— А ты как догадался? Предназначенность уже без транса видно?

Старый шаман тихо хмыкнул в темноте.

— Кожей чувствуется. Да ты и не прятался, с чего вдруг заднюю дал?

— Потому что нельзя вот так с порога, — зарычал Изга, — вываливать на человека правду, как тюремный приговор зачитывать. «Отныне и до конца жизни ты — моя половина. Шаг влево, шаг вправо — сплошное несчастье. Не нравлюсь тебе? Терпи! Никуда ты не денешься». Как думаешь, она бы дослушала фразу до конца или сразу сбежала? Да, не знает. Да, я не собирался говорить вообще никогда! И теперь оправдываться не буду.

— Ну и зря, — выдохнул Азыкгай. Посмотрел на дверь в комнату и ногой подвинул к ней одну из коробок. — Женщины любят такие истории. Им важно знать, что они принадлежат кому-то, и что эта связь крепче штампа в паспорте. Да и тебе не наплевать. Мне со стороны хорошо видно. Сколько красавиц возле тебя увивались? А ты на неё одну надышаться не можешь. Как привязанный. Куда она, туда и ты смотришь. Она дернулась — ты рассвирепел. А повода не было. Беззлобные шутки беззубого старика. Скажешь не так?

Изга чувствовал, что ответ уже на кончике языка, но зубами его прикусил. Азыкгай не задавал вопросов просто так. После некоторых его ученик ходил по дому кругами и ночью не мог уснуть. Ирина вспылила, у нее характер такой, но Изга за что на учителя взъелся? За легенду? Или за свое решение молчать о предназначенности?

— Все так, — тихо подтвердил он.

Азыкгай кивнул. Ученик не видел, но знал, что он это сделает.

— Проблемы ее на себя принял, ко мне привел, помощи попросил у одного из богатеев, а ведь зарекался хоть когда-нибудь так поступить. Ты потерялся, Георгий. Сбился со своего пути на чужой.

— Он тоже мой.

— Это ты так думаешь, а она согласна? Что-то по ней незаметно.

— Она расстроена. Я… глупость сделал. Взял её грубо… В трансе.

От признания легче не стало. Наоборот. Вина камнем в груди потяжелела. Проснулась, не успев толком придремать. Азыкгай долго молчал. Изга думал, ничего уже не скажет. Тишина опять застилала маленький дом, забиралась в каждый угол, хватала за ноги и тяжестью ложилась на плечи.

— Я вас одних оставлю, — пробормотал старый шаман. — Напои её водкой с клюквой, пусть поспит. Потом поговорите.

— Камлать будешь?

— Да. Может быть, ты не видишь беду, потому что сам под меткой ходишь. Судьбу со своей предназначенной делишь. Рано ты к Эрлику собрался, очень рано.

На этот раз кивнул Изга. Медленно и незаметно.

Учитель на ощупь нашел бубен на стене. Один из тех, что сделал сам. Ветер и свет пролились из двери, на туго натянутой коже вспыхнул алый рисунок. Азыкгаю дарили бубны из рук мастеров. Произведения искусства, хоть сейчас в музей. Но он любил голоса своих.

— Она ждет тебя, Георгий, — напомнил старый шаман.

— Я иду.

Дверь закрылась, но Изга не двинулся с места. «Напоить» — слишком просто. Снова отложить тяжелый разговор и надеяться, что все сложится само собой. Нужно потерпеть, дать Ирине время, чтобы привыкла к необычному мужчине, появившемуся рядом с ней. Постепенно сближаться, узнавая друг друга через мысли, слова, прикосновения. Слишком просто и совершенно невыполнимо. Конт приедет, чтобы спасти и тут же увезет Ирину домой. Зачем ей оставаться? Ради чего?

Медицина в столице лучше. За деньги старшего Римана найдут профессора и команду специалистов. Будут вести Ирину со всеми полагающимися диетами, режимом и новейшими методиками восстановления пострадавшего иммунитета. Узнав, что дочь опоздала по уважительной причине, Карл Риман после больничного восстановит ее в должности. Хотя Изга был уверен, что его обещания уволить были пустой угрозой. И отношения не сразу, но изменятся. Страх потерять ребенка с любым родителем творит чудеса. Сразу вся дурь из головы испаряется и психологи не нужны. Ирина окунется в прежнюю жизнь и забудет шамана из якутской глубинки. Зачем он ей со своими трансами, замкнутостью, отшельничеством? А уж как папа Риман будет не рад такому зятю, слов-то сразу не придумать. Его порыва спасти дочь от всех бед хватит, чтобы броситься спасать в том числе от неправильного мужа. «Не позволить девочке сломать себе жизнь».

Он прав, с ним не поспоришь и предназначенность не поможет. Её голос слишком тихий. Ирина не услышит за криками отца. Не выберется из-под его железобетонных аргументов. «Этот мужчина тебе не подходит». И хоть дворовым псом под дверью скули, ничего не изменится. Ирина не выберет шамана. Он бы сам себя не выбрал. Гиблое дело, безнадежное.

Узловая точка превращалась в точку бифуркации. Момент, когда дорога, идущая по заданной прямой, расщеплялась на множество вариантов. От самых вероятных до совершенно невыполнимых. Выбрать можно любой, осталось сделать только две вещи. Увидеть подходящий тебе вариант и решиться на него.

«Мечтай, — приказал себе Изга, — и слушай то, что приходит в голову».

Он шел по темному коридору к полоске света впереди. Там журчала вода, гремели тарелки, и веселый голос из телевизора пел про Коржика, Компота, Карамельку. «Три кота, три хвоста. Миу, миу, миу».

— Кристина, папа пришел!

— Папа!

Топот маленьких ножек не мог звучать громко, но Изга слышал его. Приятнее всего на свете, дороже стука сердца. Дочь выбежала из пятна света и бросилась на руки.

— Родная, ты соскучилась?

— Да.

От нее пахло выпечкой и духами матери. Ирина обнимала точно так же, аромат остался на волосах ребенка. Маленькое счастье. Маленькая обезьянка, повисшая на шее.

— А где твоя мама?

— Там.

В полоске света впереди. До нее два шага, три, пять…

Он никогда не пройдет их, если будет молчать. Пугало все от неопределенности до полного краха, но только так появлялся шанс. Она должна знать.

Изга открыл другую дверь и вошел в комнату.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Без шумной компании водка действительно превращалась в лекарство. Средство для дезинфекции душевных ран. Но я еще не дошла до той стадии алкоголизма, когда калдырят в одиночестве и занюхивают рукавом. Морс пошел плохо. Кислый был, шаман почти не насыпал в него сахара, а самостоятельно шариться по его шкафам в поисках куска рафинада мне не хотелось. Перебьюсь. Запью ощущение горечи кислятиной и вернусь к самокопанию.