— Хорошо, — выдохнул вместо меня Азыкгай и широко улыбнулся. — Давай стакан, налью еще.

Он споить меня решил?

— Для согрева хватит.

— Не спорь со старым шаманом! — грохнул он кулаком по колену и притворно рассердился. — Я здесь врач.

Изга демонстративно прокашлялся у него за спиной.

— А ты, молодой, прокатил хворую девицу на снегоходе в лютый мороз, — не оборачиваясь, осадил его Азыкгай. — Со свежим послеоперационным швом. Чего забыл у неё в животе?

— Разрыв селезенки был. Падать в неисправном вертолете с большой высоты никому не полезно. У нее повязка там, нужно поменять. Нет, я не против, пусть пьет, но за завтраком и после перевязки.

— Тогда готовь завтрак. Я сам ее перевяжу.

Я фыркнула от смеха, но все комментарии оставила при себе. Особенно, когда «молодой» хирург с многолетней практикой послушно достал из подпола картошку и начал ее чистить. Какое мое дело? Это их погремушки. Которые в каждой избушке, как известно, свои.

Нормальная аптечка у Азыкгая тоже нашлась. Перекись водорода, муравьиный спирт, зеленка, йод, таблетки в бумажных стандартах. А еще вместо стерильных повязок на клеевом слое меня ждал бинт и лейкопластырь.

— Еще бы подорожник достал, — тихо проворчал Изга. — Я же привозил тебе нормальный материал.

— Кончился, — невозмутимо ответил шаман, укладывая бинт слоями. — Я теми заплатками окно заклеил, чтобы не дуло. Хорошо держатся.

Я уже не могла терпеть. Давилась смехом и прятала нос в воротник кофточки. Изга сносил подколки учителя стоически и даже теперь разве что чуть-чуть закатил глаза и буркнул что-то под нос.

Азыкгай прежде чем снять с меня повязку долго держал над ней ладонь. Я чувствовала жар от его пальцев, а может, мне просто показалось. Водка всасывалась в желудке, разливаясь теплом по телу. Правильно выпитый алкоголь без труда исполнял свою главную функцию — расслаблял. Я уже мечтала уронить голову на подушку и забыться беспробудным сном. Тем более ради перевязки меня пересадили на диван.

— Ложись, — приказал шаман, убрав ладонь. — Нормально там все, заживает. Руки у твоего хирурга из правильного места растут.

Изга замер, не дочистив картофель, а потом качнул головой и продолжил снимать кожуру. Видимо, старого якутского шамана и столичного главу холдинга «Альянс» роднило то, что похвалы от них годами не дождешься. Я от отца вообще не помню, чтобы ее слышала.

— А знаешь ли ты легенду, красавица? — спросил Азыкгай, деликатно отрывая повязку от раздраженной кожи. — О том, как храбрый шаман Керемкер сражался в царстве теней за душу больной девушки? Эрлик много испытаний послал ему, но Керемкер выстоял.

— Ей не до легенд сейчас, — как-то слишком поспешно возразил Изга и нечаянно уронил картофель в чашку с водой.

— Отчего же? — хитро улыбнулся шаман, и я сразу поняла, что легенда не простая. — Пусть послушает. Ты готовь, готовь. Так вот. Победил в последнем испытании Керемкер самого Эрлик-кана и забрал душу прекрасной Тумаини. Очнулся от транса и увидел, как плачет над ней мать, а отец гладит дочь по голове. «Чудо случилось, — шептали все родственники, — чудо». Жаль, бедная была семья, нечем заплатить асты шаману. Вот-вот духи прогневаются, но уж больно хороша Тумаини. Отец заметил, как смотрел на нее молодой Керемкер. Подумал и сказал: «Нет у меня большего сокровища. Забирай Тумаини в жены». Сыграли они свадьбу и нарожали кучу детей. С тех пор и повелась традиция красивым девушкам благодарить шаманов за исцеление по-особенному.

У меня алкогольный жар холодным потом вышел. Я, не контролируя себя, уставилась на Азыкгая с открытым ртом. Ничего себе цена у перевязки! То-то он сам рвался ее делать!

— Да не бледней ты так, — расхохотался шаман. — Я стар. Мне уже без надобности. А вот молодой… Но то ваше дело.

Теперь мы оба смотрели на Изгу. Я не думала, что у него так сильно краснеют уши. Да и сама чувствовала себя не лучше. Не знала, куда деть руки. Выходит, рассчиталась уже? Заплатила асты за спасение. А свадьба? А дети? Это часть оплаты или они просто под руку в легенде подвернулись?

— Азыкгай, — процедил свозь зубы Изга. — Тебе картошку на сале жарить или как?

— На сале, конечно. Оно в подполе за банкой с помидорами.

Теперь мне как никогда хотелось водки. Можно сразу полстакана.

Картошка не пригорела, и соли в ней оказалось достаточно, хотя голова повара была занята чем угодно, но не процессом приготовления. Соскучился Азыкгай, одичал в тайге. Тишина и пустота внутри требовали, чтобы их заполнили словами. Любыми, лишь бы звучали. А вместе с ними смех, удивление, злость, растерянность, радость, смущение, снова смех. Азыгкай тянул их из гостей и пил, как микстуру от одиночества. Изга не хотел мешать, рука не поднималась, но легенда стала той палкой, что еще не ломалась, но уже громко трещала.

«Зачем?» — хотелось спросить наставника.

Он почувствовал, что Ирина — предназначенная пара, увидел жест Изги на пороге дома и решил, что у них уже все сложилось? Можно подкалывать счастливую новобрачную, чтобы она рдела от смущения?

О, Ирина краснела, как рак. Только вместо скромности сквозь ее фальшивое спокойствие пробивалась настоящая ярость. Хрупкое доверие, робкая улыбка и такое желанное «мне понравилось, все хорошо» — разбились вдребезги. Один намек. Один проклятый намек, что близость стала оплатой за спасение и можно начинать сначала. С того дня, когда Ирина впервые открыла глаза в доме шамана и набросилась на него с кулаками. О, боги верхних миров, кто тянул Азыкгая за язык?

— Еще, — попросила Ирина, сев за стол, и поставила стакан ближе к бутылке. — Под закуску.

Радость старого шамана погасла, как огонь, оставленный в печи без присмотра. Не нужен особый дар проницательности. Разъяренную до дрожи женщину всегда видно. С ней рядом стоять не приятно и не важно, кричит она или молча смотрит на пустой стакан.

Просьбу Азыкгай не выполнил. Обернулся к Изге и спросил:

— Она не знает?

Палка перегнулась и сломалась.

— Что я должна знать? — взвилась Ирина. — Прейскурант? Сезонные скидки на услуги или привилегии ВИП-клиентов? Вы вдвоем решили, что я — шалава с Тверской?

Гнев требовал выхода. Изга видел, как удар пошел импульсом из груди по плечу до локтя. Как Ирина сжала кулак и скривилась от боли. Но вспышка молнии погасла, а гром не прогремел. Дочь Карла Римана проглотила обиду. Изга почти видел тугой черный ком, который она протолкнула по горлу вниз. И в комнате стало темно. Ирина погасла. Ушла в себя, превратившись в черную дыру. А Изга все еще стоял и смотрел на нее как дурак.

— Пей, — Азыкгай достал из комода пластиковую бутылку и поставил на стол. — Клюквенный морс. Он вкусный. Георгий, на два слова.

Ноги со скрипом ботинок оторвались от пола. Два шамана оставили притихшую женщину в комнате, и вышли в сенцы. Света здесь почти не было. Только белые и желтые полосы через щели двух дверей.