Крик бойца, охранявшего штаб дивизии: «Генерала убили!» — вывел Лавриненко из оцепенения, подбежав к танку, он приказал механику—водителю заводить мотор. «Тридцатьчетверка» рванулась навстречу врагу. Времени на размышление и поиск удобной позиции у Лавриненко не было. С ходу, на большой скорости, экипаж открыл огонь. Последовало семь выстрелов, и 7 фашистских танков запылали яркими факелами. Производя очередной выстрел, командир повторял:

— Это вам за Панфилова!

Надо было уходить, но не таков Лавриненко, чтобы пасовать перед врагом. Возбужденный накалом боя, он горел одним желанием — мстить. Опомнившись, немецкие танкисты увидели, что перед ними — единственная машина, сосредоточили на ней ураганный огонь. Раздался оглушительный взрыв — прямое попадание в борт. Погибли боевые товарищи Лавриненко — механик—водитель Бедный и радист Шаров. Контуженные командир и башенный стрелок Федотов, выбравшись через нижний люк, ушли в сторону леса…

Трагическая весть о гибели генерала Панфилова облетела дивизию, пришла она и в бригаду Катукова.

— Каких людей теряет армия! — сокрушался Михаил Ефимович. — Ему бы воевать да воевать…

В двадцатых числах ноября 1–я гвардейская танковая бригада прикрывала отход 16–й армии. Враг бросался на Чисмену то с запада, то с севера, иногда его передовые части оказывались в нашем тылу, и тогда все службы — штабные работники, снабженцы, ремонтники — брались за оружие.

Сдерживать врага становилось все труднее. Отошли соседи — 8–я гвардейская стрелковая дивизия, 3–й кавалерийский корпус Доватора, только 1–я гвардейская танковая бригада оставалась в Чисмене. Несколько раз немецкие войска пытались окружить бригаду Катукова, но она отбивалась из последних сил. Наконец получен приказ штаба 16–й армии отойти в район Ново—Петровского. Этот переход стал тяжелейшим испытанием для танкистов.

«Приказ на отход поступил в разгар боев, — вспоминал комиссар М.Ф. Бойко. — Фашисты, сжимая кольцо окружения, стремились во что бы то ни стало перерезать все пути, связывающие бригаду с внешним миром. К вечеру 16 ноября их танки с десантом автоматчиков перехватили шоссе. Оставалась единственная отдушина — на северо—восток. Но что это за отдушина?

Край непроходимых лесов и болот, пробиваться через дикие места — значит увязнуть в трясинах, захлебнуться в болотах, застрять в лесной чащобе. Все равно гибель! Все равно смерть! Так, по крайней мере, думали фашисты. Поэтому они даже не позаботились выставить более или менее надежный заслон на этом направлении. По—иному смотрел на все это Катуков.

— Путь на северо—восток через леса и топи — наше спасение, фашисты как черт ладана боятся леса, тем более такого, как этот, — говорил он товарищам. — В лесном бою они чувствуют себя не очень уверенно, ориентируются неважно… А нам что? Мы у себя дома. Лес нам не страшен. Наши разведчики давно все его уголки прощупали, обходные тропинки нашли. Продеремся».[62]

Немцы в самом деле считали, что танки и тяжелые машины с грузом вряд ли пройдут через болота. Пробиваться же пришлось по узким тропам, казалось, по ним не только танк, телега не пройдет. Бойцы прорубали просеки, мостили гати, по ним медленно, ощупью, шаг за шагом двигалась техника. К утру лес кончился. Чтобы оторваться от противника, Катуков решил дать ему, как говорили бойцы, хорошую взбучку, контратаковать.

Удар по авангардным частям немцев осуществлен был двумя группами. Одну из них возглавил сам Катуков, другую — комбат Гусев. Гитлеровцы, обнаружив, что оконфузились, открыли яростную стрельбу из орудий и минометов, стали напирать с флангов. Потом вдруг от неожиданности пришли в замешательство, попятились, наконец совсем отказались от преследования.

1–я гвардейская танковая бригада вышла из окружения, она ослабла, бойцы устали, семь дней, проведенные в боях, много значили для каждого. Потеряно много техники. Чтобы поддержать боеспособность бригады, штаб армии направил Катукову 5 танков «Т–34» под командованием лейтенанта Коровянского. Обрадованный Дынер выехал в Истру принимать пополнение. Только вот незадача: всю танковую группу перехватил Доватор. С разрешения командарма Рокоссовского он использовал ее для отражения прорвавшихся гитлеровцев на участке Федюково — Деньково.

Михаил Ефимович через связного получил записку:

«Генерал—майору Катукову!

Командующий армией приказал мне в связи с угрожающим положением на участке Федюково—Деньково и возможностью прорыва противника в направлении шоссе подчинить себе пять танков, которые направлялись в ваше распоряжение.

Командир 3–го кавкорпуса генерал—майор Доватор».

Прочитав записку, комбриг передал ее Кульвинскому.

Начальник штаба улыбнулся:

— Шустрый у нас сосед. Чего доброго, начнет не только танки, мотострелков перехватывать. С чем же мы тогда останемся?

Доватору, однако, туго пришлось в эти дни. Немцы, получив отпор у Федюкова, начали развивать наступление на Язвище. Штаб корпуса оказался в полуокружении. Не поддержать конников Катуков не мог, направил дополнительно им тяжелый танк «KB» под командованием Петра Молчанова. И весьма вовремя.

Когда немецкие танки подошли к селу, Молчанов из засады с короткой дистанции подбил 4 вражеские машины, за что Доватором был представлен к ордену Красного Знамени.

21 ноября Катуков получил приказ отвести бригаду на новый рубеж обороны, в район населенных пунктов Назарово, Медведки, Фелюкино. Этот день стал для танкистов знаменательным: бригаде было вручено гвардейское знамя. Приехал член Военного совета 16–й армии А.А. Лобачев.

В церемонии вручения гвардейского знамени Катуков участвовать не мог: выводя бригаду из окружения, простудился, слег окончательно. Лобачев навестил комбрига, разместившегося в небольшом домике у приветливых хозяев, которые, узнав о болезни командира, хлопотали у жарко натопленной печки.

— Вот уж не вовремя прицепилась ко мне хвороба, — оправдывался Михаил Ефимович. — Такое событие в бригаде бывает один раз.

— Ничего, комбриг, у тебя толковые помощники, все организуют. Полежишь до вечера, отогреешься. Глядишь, дело на поправку пойдет. Да и негоже раскисать в присутствии такого медика. — Лобачев посмотрел на молодую женщину в белом халате, стоявшую у окна. — Ну, бывай здоров, генерал!

— Спасибо, Алексей Андреевич!

Целый день от кровати Катукова не отходили врачи Дмитрий Михайлович Черновалов и Наталья Георгиевна Пухтаевич, делавшие все, что можно было сделать во фронтовых условиях, чтобы поставить комбрига на ноги. Особую заботу проявляла медсестра санитарного взвода Екатерина Сергеевна Красавцева.

О Екатерине Сергеевне следует сказать особо. Впоследствии она станет женой Михаила Ефимовича, пройдет с ним фронтовыми дорогами от Москвы до Берлина, будет находиться рядом до последних дней его жизни.

В мае 1941 года жена Катукова Ксения Емельяновна умерла от рака. А тут война. Обзаводиться новой семьей было некогда. И вот в бригаду приехала группа корреспондентов Всесоюзного радио, в составе которой находилась и Е.С. Красавцева.