температуру до минимума и просто стою там, пока не могу больше терпеть.

Неважно, как холодно становится, как сильно начинают стучать мои зубы, мой стояк никогда не ослабевает.

Моя потребность в ней слишком сильна.

Но я отказываюсь обхватывать себя руками и поддаваться этому желанию.

В любом случае, это бы меня не удовлетворило.

Ничего, кроме того, что быть внутри нее, не сделало бы этого.

— Еда здесь, — кричит Айла через мою спальню, ее голос доносится через приоткрытую дверь ванной.

Я вздыхаю, запрокидывая голову навстречу ледяному потоку, который обрушивается на меня.

Айла была моим спасением на протяжении последних нескольких лет.

Она старше нас, уже учится в университете и живет своей лучшей жизнью. Но для нее не всегда было так.

Ее отец — солдат.

Ее брат был солдатом.

Я помню ночь, когда он умер, как будто это было вчера.

Меня не должно было там быть. Папа сказал мне держаться подальше. Но я просто знал, что в глубине души что-то пойдет не так в работе, на которую они направлялись.

Какие-то тупые ублюдки с другого конца города решили, что было бы хорошим решением заскочить на нашу территорию и начать продавать гребаные наркотики.

Чертовски плохой ход.

Папа организовал налет на их лагерь, но что-то было не так. Я чувствовал это.

И я оказался прав, когда они вошли прямо в зону боевых действий.

В ту ночь я усовершенствовал свой прицел из снайперской винтовки.

Я выскользнул из дома после ухода папы и сумел проникнуть в здание напротив, из которого была почти приличная обзорная площадка над внутренним двором, где, как я был убежден, вот-вот разверзнется весь ад.

Я помню, как смотрел, как Дрю упал на землю, и я мог видеть, как парни, которые это сделали, набросились на отца Айлы следующим.

Адреналин, который пронзил меня, когда я совершил это убийство, не был похож ни на что, что я когда-либо испытывал раньше.

Никто, блядь, не знал, где я был. Черт возьми, они не знали, кто я такой. Но я был там, я помогал. И это было все, чего я хотел в этом гребаном мире.

Алекс спал, когда я вернулся домой. Он даже понятия не имел, что я сбежал. Однако, когда папа вернулся, он знал. Это был первый раз, когда я увидел настоящую гордость, сияющую в его глазах. И это значило все, черт возьми.

Я провел свою жизнь, будучи второсортным близнецом. Тупой, не занимающийся спортом, темный. Внезапно у меня появилась причина, цель, и, хотя мы могли потерять Дрю той ночью, не было сомнений, что я спас нам множество жизней.

Та ночь изменила ход моего будущего. Спасибо, черт возьми.

Наконец, папа выслушал меня о том, что я не хочу учится в шестом классе, чему, я знал, были рады остальные. Я не мог придумать ничего хуже, чем еще два года на дневном обучении.

Возможно, я не вышел из этого полностью, но сделка, которую мы заключили, была в миллион раз лучше, чем то, к чему я шел.

И это было не единственное, что изменилось. После того, как Айла узнала, что я был тем, кто спас жизнь ее отцу, у нас завязалась невероятная дружба, и это связь сохранилось.

Честно говоря, я понятия не имею, что она во мне нашла. Но она часто говорит мне, что я помогаю сделать ее жизнь более сносной. Черт знает, как, это не может быть связано с моей искрометной личностью. Но, черт возьми, если меня это волнует, когда одно мое присутствие, кажется, делает ее счастливой. После жизни, в которой мое нахождение в комнате имело противоположный эффект, это приятная перемена.

Натянув чистые спортивные штаны и футболку, я позволяю своему носу указывать дорогу, аромат томатного соуса и плавленого сыра становится сильнее с каждым моим шагом.

Смех срывается с моих губ, когда я заворачиваю за угол в свою кухню и нахожу Айлу, сидящую за моим столом, вытаскивающую изо рта кусок пиццы, к подбородку прилипли кусочки сыра, а на губах — соус.

— Напомни мне еще раз, почему ты одинока? — Спрашиваю я, выдвигая табурет рядом с ней и подтаскивая свою коробку, откидывая крышку и позволяя соблазнительному аромату окутать меня. — Мое любимое, — размышляю я, как будто она заказала бы что-нибудь другое.

— После этого комментария мне не следовало беспокоиться.

— Ты недостаточно храбра. — Отрываю кусочек собственной пиццы, я впиваюсь в нее зубами и стону.

Пылающая. Прямо как глубины ада.

Острый вкус хлопьев чили попадает мне на язык, и я быстро проглатываю остаток ломтика, превозмогая боль.

— Итак, была ли какая-то причина, по которой ты выбил дерьмо из Алекса?

— Больше причин, чем у меня обычно есть? — бормочу я с набитым ртом.

— Хорошо, дай мне угадать… это из-за девушки.

Я пристально смотрю на нее поверх следующего куска, мой лоб морщится от того, насколько чертовски прозрачным я, по-видимому, являюсь.

— Когда мы когда-нибудь ссорились из-за девушки?

— Я не знаю. — Она пожимает плечами. — Но с тобой что-то было не так в последнее время. Что-то, на что я не смогла указать пальцем. И единственное, что имеет смысл, это то, что это связано с девушкой.

— Ты можешь перестать подвергать меня психоанализу? — рычу я. — Ты знаешь, я ненавижу это дерьмо. Я, блядь, не задание для университета.

— Спасибо, черт возьми. Что-то подсказывает мне, что я не уложусь в срок, потому что, вероятно, потребуется целая жизнь, чтобы по-настоящему расколоть тебя.

Мои глаза сужаются, когда я смотрю на нее.

— Я не настолько облажался, знаешь ли.

— Конечно, — говорит она, одаривая меня ухмылкой. — Так ты собираешься это отрицать, или…

Закатывая глаза, я ублажаю ее полуправдой о ситуации. Она будет как собака с костью, если я ей что-нибудь не дам.

— Алекс охотится за тем, за кем не должен.

Она несколько секунд обдумывает мои слова.

— И ты что, пытаешься защитить добродетель этой девушки? Это очень… благородно с твоей стороны.

— Я просто пытаюсь поступать правильно.

— Конечно. Тогда, наверное, мне лучше начать называть тебя Матерью Терезой? — язвит она, ее бровь удивленно приподнимается. — Или ты мог бы просто сказать мне правду.

— Это правда. И дело не в девушке. — Ложь. — Это об Алексе. Он совершает ошибку, и я хочу увидеть, как он осознает это, прежде чем окажется в центре событий, из которых не сможет выбраться.

— Правильно.

— Хочешь выпить? — Спрашиваю я, мой рот горит, а глаза угрожают начать слезиться, если я продолжу есть пиццу так быстро.

— Конечно. Однако я докопаюсь до сути.

— Не в чем докопаться до сути. Я просто присматриваю за Алексом. Так что с тобой происходит? Эти отметки любезно предоставлены кем-то серьезным? — Спрашиваю я, поставив пиво рядом с ней.

Да, моя лучшая подруга, может быть,