И Иван оказывается прав. Врач, осмотрев Бориса, признал его недееспособным. Но в этом тоже не было ничего хорошего. Потому что в этом случае завод уходил Ивану, а этого я допустить не могла.

Как только все ушли, я разбудила Бориса и сказала слова, из-за которых в любом другом случае сгорела бы со стыда. Но я не могла отдать детище Бориса в руки тех, кто жаждет лишь наживы. Я много лет живу в городе и знаю, что Борис всегда заботился о жителях. Просто теперь пришел мой черед.

— Борис… Нам надо срочно расписаться…

Он смотрит слишком осмысленно, даже пугающе, но без лишних слов кивает. И быстро приложив его большую ладонь к щеке, пытаюсь улыбнуться.

— Ты поправишься. Иначе быть и не может. Правда же?

Новый кивок и рыдание рвется из горла. Если он в себя не верит, то как мне в него верить? Если даже инновационный препарат не помогает…

Бориса я оставляю одного, но дверь закрываю. Разворачиваюсь и стекаю по ней, закрывая глаза руками. Что я делаю? Куда я лезу? Почему я не могу просто уйти? Сейчас он даже найти меня не будет пытаться. Я буду свободна.

Свободна и с желанием умереть, потому что нарушила обещание. Бросила того, кого любила. Показала очередную слабость и отсутствие мозгов.

Мысли про мозги натолкнули меня на решение позвонить отцу. Он, конечно, недалек и порой глуп, но сейчас мне необходимо поговорить хоть с кем-нибудь.

Достаю телефон, и отец отвечает почти сразу. Я без предисловий обрисовываю ситуацию. Потом долго слушаю обвинения и проклятия матери. И только после этого снова вниманию голосу отца.

— Она успокоится. Ты не волнуйся.

— Меньше всего я волнуюсь о волнении матери, — уже сама заговариваюсь. — Что мне делать… Я так боюсь совершить ошибку. Ведь, если я встану во главе, на меня накинутся…

— А если не встанешь, будет мстить Борис.

После этих слов, сама не знаю почему, но я прекращаю истерику. Потому что я верю в такие простые слова отца. Но все равно напоминаю.

— Он в коме.

— Доча, мы, конечно, семья не самых умных, но даже я знаю, что нельзя выйти из комы, потому что ты этого хочешь, а потом вдруг в нее погрузиться, когда приезжает служба по контролю оружия. Ты реветь-то перестань. И подумай. Он выбрал тебя. И да, я против такого зятя. Я боюсь представить, какие у него будут дети. Но разве ты не решила все, когда решила ехать в Усть-Горск и обхаживать инвалида. Или, когда тащила его из горящей машины. Или сейчас, вместо того, чтобы бежать, позвонив мне. Доча… Слушаешь…

— Охереваю потихоньку, — честно признаюсь и поднимаюсь, стирая слезы. Потому что еще никогда я не слышала от отца столь пламенной речи, столь разумных слов. Я могу не верить в себя, но в Бориса я верить обязана.

В день свадьбы я просыпаюсь разбитой. Меня начинает колотить. Руки трясутся. Ноги ватные. А Борис ничего, уже готов, пусть и в постели. Но все же при параде. И на меня смотрит странно. Как будто не было у нас с ним ничего. Словно я чужая.

Подхожу еще в халате, сажусь рядом и беру его руку. Когда я к нему прикасаюсь, когда он рядом, мне дышится легче, но в то же время стоит ком в горле. Плакать хочется, но слезы не текут. Особенно после слов отца. Они наводят не только на желание выйти вперед и защитить Бориса, но и на подозрения о том, что от меня что-то скрывают. Порой кажется, что нигде в мире я не могу чувствовать себя в безопасности. И что остается. Найти гармонию внутри себя.

— Тебе не повредит, если ты спустишься к гостям? — стараюсь голоса не повышать, стараюсь не думать, не скучать о том времени, когда я только кричать могла на Бориса. Под Борисом. Как же хочется расслабиться. Как же хочется просто не думать… Но сейчас нельзя. Сейчас в это трудное время я должна быть сильной.

— Выпей успокоительного, — говорит Борис спокойно и кивает на тумбочку. Я киваю и махом выпиваю две таблетки. Сразу, конечно, легче не станет, но возможно руки перестанут трястись.

Позже меня одевают как куклу, но даже в зеркало я почти не вижу платья. Вижу только свое раскрасневшееся лицо, а внутри растет паника. Особенно она усиливается, когда в комнату заходит Генерал…

— Вы сегодня просто светитесь… — говорит он и рядом оказывается как-то слишком быстро. — Быть невестой вам к лицу.

— Что вам нужно? — отвечаю резко, надрывно, ощущаю, что еще немного и будут слезы.

— Пришел убедиться, что мы с вами не потеряли контакта. Я даже думаю, что после свадьбы и смерти Бориса ваша кандидатура будет идеальной для директора комбината, — говорит, словно пытается соблазнить меня, уже и в смерть Бориса верит. Верит в мою лояльность. Верит, что я предам любимого. Но сейчас мне нельзя показывать слабость. Сейчас, пока мы еще в его руках, нужно быть мудрой.

— Хотите завести себе ручную обезьянку?

— У каждого серого кардинала есть такая обезьянка. А если она еще и любит взрослых мужчин, — шепчет он, склонившись к уху, пока я сдерживаю рвотные позывы. Не взрослых мужчин. А одного конкретного мужчину. Страшно. Как же страшно остаться одной.

— То она ценная находка, — говорю сквозь стиснутые зубы и хочу закричать от ужаса, когда он целует мое обнаженное плечо.

— То ей нет равных. Жду вашей свадьбы с нетерпением. Ведь я приготовил особый подарок.

— Не сомневаюсь, — скотина старая. Как только у меня появится возможность, я сама тебя убью.

Он уходит, а я падаю почти замертво. Лежу, не могу подняться, пытаюсь собрать себя, но чувствую, каких сил мне это стоит.

Но делать нечего, и я иду к гостям. Стою рядом с бледным Борисом, принимаю поздравления, почти никого не запоминая. Но самое главное, думаю, что не о такой свадьбе я мечтала. Не под взглядами шакалов и гостей, которые смотрят на меня как на суку, жадную до денег.

— Нина, — слышу голос Ивана и переключаю внимание. Для меня он тоже темное пятно. Я не могу понять его. Он работает на Генерала? Тогда почему он так часто помогал мне?

— Что, — отвечаю еле, не понимаю, почему внутри такая буря, словно живот крутит. Ведь я успокоительное выпила.

— Иди в ванную и освежись… Ты вся красная.

Я безотчетно киваю, целую щеку Бориса и ухожу.

Закрываю дверь ванной, и звуки, заполненного гостями холла, тут исчезают. И я остаюсь в полном вакууме. Где только я и собственные страхи.

Это почти как на сцене. Только перед толпой зрителей, не зная слов. Не зная, что играть. Не зная, на каком языке.

Желание исчезнуть, оказаться в Московской квартире, где мы с Борисом провели столько упоительных часов, невыносимо. Душит. Вынуждает задыхаться. Я бегу к раковине, сразу включаю кран и пью. Пью. Пью. Но не помогает.

Такое ощущение, словно во мне бездонная бочка, а я не могу ее наполнить.