Именно так я и умру. Мысленно обнимая свою единственную возможную любовь.

Не знаю, сколько так лежу, почти замерзая. Еще немного и тьма поглотит сознание. Хотя есть еще какие-то просветы. Вроде фар вездехода, что едет прямо на меня.

Это оно, да?

Это покой приходит наконец в мою жизнь? Делая меня лишь духом.

И все бы ничего, но почему твердое «Нина!» в голове такое яркое и знакомое. Настолько невероятно-яркое, что я открываю глаза и вижу над собой куртку в руках Бориса.

Бориса?!

**** Борис****

Нина умница. Сработала как надо. Была предсказуемой и искренней.

Именно эти мысли посещают Бориса, когда он трогает ее влажный, теплый лоб, и ножом режет тугие узлы корсета на ее белом платье. Очень жаль, конечно, что не получилось свадьбы. Но время расписаться еще будет. А Борису очень было нужно, чтобы Генерал поверил, что Нина возьмет бразды правления заводом, а вскоре передаст все права Генералу.

— Помочь? — слышится голос Ивана из второй машины. И у Бориса возникает дикое желание зарычать, как рычат львы, завидев чужака на своей территории. Он готов оторвать Ивану руки только за то, что он касался его любимой девочки, отрезать губы, что целовали ее. Он бы с удовольствием еще раз в него выстрелил, но абсолютная верность этого человека останавливала. Он мало того, что согласился с безумным планом. Он был одним из самых важных его звеньев.

Иван убедил Нину в том, что предатель, при этом сумев не без помощи безразличия Бориса вызвать в ней сомнения и романтическое волнение.

Для Бориса эта часть плана была самой болезненной, но он выдержал. Правда теперь понимал, что отныне их с Иваном пути разойдутся. Он просто не сможет видеть рядом человека, который вызывал у супруги похоть. Тем более будет постоянно напоминать об игре, где Нина стала одной из пешек и скорее всего, проснувшись, будет этим недовольна.

Борис невольно усмехается, предвкушая ее истерику. И ему нравится, что Нину во многом можно просчитать.

Но прелесть его девочки не в том, что она предсказуема, а в том, что, порой, она может выдать то, чего не ожидает никто.

Как книга, в которой все гладко настолько, что почти засыпаешь, а потом взрыв.

Именно такой взрыв она обеспечила Борису четыре года назад, когда практически соблазнила его, будучи под кайфом. Маленькая, невинная девочка. Девственница. Под воздействием вещества открыла в себе роковую красотку, от которой у Бориса настолько захватило дух, что он пообещал на ней жениться и быть верным всю жизнь.

Потому что еще не одна женщина не вызывала трепет, когда находилась рядом, когда просто смотрела и несла, откровенно говоря, полную околесицу. Но уже тогда Борис понимал, что, если не держать роковую Нину в узде, она очень легко уплывает из его рук.

А он не привык делиться ничем.

— Помочь? — повторяет Иван, и Борис огрызается.

— Ты уже помог, теперь я со своей женой справлюсь сам, — проговорил Борис зло и дернул последний узел корсета, полностью его раскрывая.

Он сдирает насквозь влажное платье, белье, чулки, не оставляя на Нине ничего из одежды. И настолько увлекается процессом, тем более, что делать надо все очень быстро, что не замечает огромных, злых глаз, вперившихся в него.

— Борис?!

Он даже невольно трусит, ведь объяснять, почему он на ногах, а Иван жив, придется долго. А готова ли она слушать, непонятно… В ее состоянии, непонятно.

Борис без слов поднимает Нину и садит на дерево, надевая на нее зимнюю куртку, скрывшую попку, шапку и сапоги. Самые важные части тела в тепле, теперь надо что-то сделать с неподдельным удивлением и острой обидой, которые тревожат. Как бы глаза из орбит не вывалились.

Особенно, когда Иван приносит плед, в который тут же Борис укутывают Нину.

— Эт-то вс-се, — стучит она зубами. — Эт-то вс-се было игрой?! Т-ты, т-ты…

— Обеспечил нам с тобой безопасное будущее. Генерал давно под меня копал и собирался… — объясняет Борис, но его перебивает уже полноценное предложение:

— Это все было игрой!? Ты ходишь?! Ты ходишь! А ты, — тычет она пальцем в Ивана. — Жив?!

— Только не надо меня убеждать, что тебя волновала моя жизнь, — усмехается Иван, и Нина предсказуемо кидает в него плед, так и не долетевший.

— Меня волнует твоя жизнь! Ведь я хочу, чтобы ты сдох! Как ты мог?! — уже оборачивается она к Борису, но он бросает взгляд на Ивана, и тот, все понимая, садится во внедорожник и уезжает, убедившись, что свой долг жизни Борису он выплатил окончательно.

А Борис и Нина остаются наедине.

И если он вспоминает, как ровно через такое же дерево нагибал Нину, то она фантазирует, ярко представляя, как убивает Бориса. Потому что до сих пор не может поверить, что видит его здоровым, видит, что он даже не болен, видит, что снова была для него лишь куклой, умело сыгравшей свою роль.

*** Нина ***

Все разыграно как по нотам. Красивая манипуляция, где я была пешкой. Впрочем, разве когда-то было иначе? Впрочем, как я могла поверить, что могу стать Борису ровней. Мелкая блошка на теле медведя.

И мне хочется рвать и метать. Мне хочется вгрызться ему в глотку. Я жажду продемонстрировать, насколько мне сейчас больно. И в этом бы очень хорошо помог пистолет. Направить и выстрелить. Снова.

И я бы все это сделала, если бы не счастье, мелькнувшее во тьме сознания, просто от того, что Борис жив, что ходит, что пришел за мной и греет. Пледом и собственным телом.

Эти противоречивые чувства рождают настоящий вулкан внутри меня, который вот-вот взорвется. Но я держусь. Я сохраняю стальное спокойствие. Потому что понимаю, от моей истерики ничего не изменится. Я все так же останусь букашкой. А ему все так же будет плевать на жизни людей и их чувства.

Если бы потребовалось, он бы сжег завод вместе с жителями города, но никогда его не отдал бы.

Могла бы догадаться. Могла бы подумать. Могла бы понять, что мне рядом с ним не место.

Ему нужна сильная, а я не могу.

Просто не могу снова и снова переносить эти качели, то возносящие меня до небес, то с размаху бьющие об асфальт реальности.

— Замерзла? — спрашивает Борис, и, не смотря на грубый тон, его слова кажутся нежными. Заботливыми. Слезы непроизвольно льются по щекам. А он, думая лишь мгновение, заносит меня в широкий салон вездехода, садит и включает печку.

А затем вдруг раздевается. Тут же прижимается к моей обнаженной груди своей, вынуждая ловить воздух, а тело заполняться жаром. Согреваться. А чувствам сгорать.

— Лучше стало? — снова вопрос, но теперь у меня есть свой.