Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава IX
„Volumen paramirum“
Я никогда не выдавал за благо
Всё то, что людям пользы не несёт.
Лишь долг служения, его исполнить надо,
……но сила отказала,
Которая могла б ему полезной быть.
Парацельс задержался в Бератцхаузене месяцев на семь или восемь и работал там, наслаждаясь покоем и красотой долины Лабер. Подвергшийся оскорблениям и испытавший душевную боль его остро реагирующий ум и чуткий дух сохранили мужество, самоуважение и достоинство. Какую память оставили по себе те, кто бросали одно оскорбление за другим в величайшего их современника? Они исчезли, как «прошлогодний снег», и даже если бы имя того или иного из них сохранилось, то только потому, что он оскорблял Парацельса, и, подобно персонажу «Дунциады[160]», его слава была бы его бесчестьем.
Гогенгейм работал над первой книгой „Paramirum“ («Парамирум») и непоколебимо продвигался вперёд. Д-р Штрунц считает, что также и „Paragranum“ («Парагранум») был написан в Бератцхаузене вместе с предисловием к нему, и это, очевидно, было плодом весьма свежего впечатления от его злоключений и преследований в Базеле. Вполне возможно, что оно находило своё словесное выражение в Кольмаре или Эсслингене и что он приберегал его, пока пережитое не потребовалось для его „Book Paragranum“ («Книги Парагранум»), которая ярче, чем любое иное его сочинение, представляет в целостном виде и в ёмких формулировках весь его метод познания в теории и практике. Однако в Бератцхаузе-не он, как видно, был поглощён работой над „Volumen Medicina Paramirum Theophrasti". Сочинение состояло из двух частей, вместе образующих „Paramirum Primum"; к ним постепенно добавились следующие две части, которые образуют „Opus Paramirum“, или „Paramirum Secundum“, и три книги, известные как третья, четвёртая и пятая книги „Paramirum". Бератцхаузен мы можем по-праву считать местом рождения труда „Volumen“ и части его работы „Opus Paramirum".
Этими трудами Парацельс преследовал цель, достижению которой полностью посвятил себя, – описать и сделать общеизвестной новую систему обследования и лечения, которая охватывает диагностику, лечение, медикаменты и использование сил, которые теперь, при гарантированной ответственности, допускаются к целесообразному применению во врачевании. Если люди не желают слушать его, они со временем прочтут его труды и узнают что-то из его учения не ради полемического упрямства, но во имя той великой цели, для которой он был предназначен, на благо тех, кто нуждался в лечении и был отдан на милость «докторов, которые ничем не лучше палачей». Запрет печататься в Нюрнберге был обескураживающим ударом, и всё же он не смог обуздать энергию Парацельса. Если не в Нюрнберге, тогда, вполне вероятно, где-нибудь ещё, возможно в Санкт-Галлене или в Цюрихе, и если не немедленно, то, несомненно, в будущем. И всё-таки именно Базель, отвергавший его, был первым напечатавшим его „Opus Paramirum“, первым «признавшим его философскую систему».
Всю весну и лето он занимался врачеванием. За ним часто посылали от богатых пациентов. Бедных он отыскивал сам. Его способности были повсюду признаны, его лекарства творили чудеса исцеления, а воздействие его личности усиливало его возможности.
Однако предстоит рассказать ещё об одной отвратительной истории, связанной, якобы, с плохим лечением и нечестностью. Она заставляет вспомнить принца Филиппа Баденского, лежавшего больным в постели, и каноника Лихтенфельса с его вороватой скаредностью. Некто по имени Бастиан Кастнер, живший в Амберге, в тридцати милях от Бератцхаузена, страдал от острой боли в ноге, и его обращения ко многим врачам не принесли пользы. Ему посоветовали попробовать в качестве врача Парацельса, и он послал за ним, обещая оплатить наём лошади, чтобы тот преодолел это расстояние, кормить, поить, а также заплатить гонорар. Сначала Гогенгейм отказался от такого дальнего путешествия, но его уговорили, и он отправился в Амберг, по прибытии в который потребовал деньги за лошадь, но встретил грубый отказ. Он хотел уехать немедленно, но потом, под напором ещё больших обещаний, позволил уговорить себя осмотреть больного и взяться за лечение. В доме Кастнера ему предоставили комнату и безобразно скудное питание.
Вскоре он обнаружил причину болезни и приступил к лечению, которое протекало успешно, когда то ли брат, то ли шурин его пациента, некий д-р Бурцли, совершил грабительский налёт на его комнату, украл медикаменты, а затем прогнал его, чтобы самому проводить лечение. Обо всём этом Гогенгейм рассказал в предисловии к трактату «О Ртути», где указал место и время написания: «из моего пустынного уединения в Амберге, моего временного жилища, 12 июля 1530 года». Он советует всем врачам остерегаться тех пациентов, которые предлагают им еду и питьё в их домах. Слишком обширен был его опыт, когда он сталкивался с таким обхождением со стороны богатых, несмотря на то, что всегда делился с ними разнообразными познаниями, умело помогал им и снабжал их своими драгоценными лекарствами. С бедных он и не взыскивал, и не запрашивал профессионального вознаграждения, с богатых требовал оплаты. Свои воззрения по этому вопросу он изложил в Предисловии к трём книгам „Bertheonæ“ («О Ранах и Язвах»), впервые опубликованным в 1563 году Адамом фон Боденштайном. По его мнению, докторский гонорар подлежит выплате, когда лечение закончено. Но этот гонорар не является чем-то, равным заработной плате пахаря, стригаля и пастуха. Доктор оказывает помощь больному человеку, поэтому он заслуживает большего, чем оплата соломой или шерстью. Но если ему будет отказано в выплате положенного гонорара, ему не следует громко возмущаться из-за этого, пусть он лучше, как велит Бог, трижды окажет помощь грешнику.
По всей видимости, Парацельс возвратился в Бератцхаузен на короткое время, а затем опять оказался на дорогах своих дальнейших странствий. Нам не известны места, где он делал первые остановки, но поздней осенью 1530 года он оказался в Эсслингене во второй раз, а к марту 1531 года был уже в Санкт-Галлене, где обосновался до конца года. В Эсслингене ему довелось ещё раз испытать на себе неблагодарность богатого пациента.
Быть может, «Предсказания», основанные на астрологических расчётах, притягивали к себе его ум и перо в последние месяцы 1530 года и заставили вернуться в подвальную лабораторию в Эсслингене. Они, по всей видимости, указывали на стремительное приближение критического момента в противостоянии католицизма и протестантизма.
В Санкт-Галлене и фактически во всей Швейцарии напряжённость достигла высшей точки. Один сторонник реформации по