ли, проведать своего человека? С другой стороны, если хозяина дома нету, а Шедулеру пописать захочется, где он унитаз возьмет? Без унитаза никак нельзя. У Шедулера в этом смысле железная установка.

Придется с трусохвосткой пока побыть, хоть и шебутная она. А поначалу казалась спокойной.

Мир обманчив, привыкай, котейка.

«Нельзя паниковать.

Но нервы сдали.

Столько времени получалось держать их в тисках.

Дамбу прорвало. Вдруг.

Да полноте, разве – вдруг? Без причины?!

Мысли закружили, залаяли, принялись в клочья раздирать броню невозмутимости. Как жаль.

Причин было много. Ошеломляюще много.

А ты начни снова. И все будет хорошо.

Все образуется.

Пусть не по первоначальной программе. Ерунда, пустяки, программу можно подправить.

Его не должны были ни в чем заподозрить. Тем более не должны были забирать.

Сегодня шарили в машине. Что придумают завтра?

Выпустят ли? Будут держать дальше?

Сколько вопросов.

Нужно решать, нужно быстро решать, исходя из самых худших прогнозов.

И действовать. Как можно скорее.

Крысеныш не должен жить, значит, он умрет.

Убивать его будет легко.

Ненавижу».

Евгения Петровна сидела возле кухонного стола – вполоборота, ссутулившись, положив локоть на край столешницы, – и апатично вертела в руке фарфоровую чашку, рассматривая поочередно мелкие розочки по ее бокам и такой же цветочек на донце. Чашка слегка подрагивала. Противное ощущение.

Досталось Евгении сегодня. Ни свет ни заря ввалились менты, предупредив о приезде минут за десять. Видимо, боялись, что она что-нибудь припрячет. Что она может припрятать? И что они рассчитывали обнаружить в машине Антона?

Голосом, звенящим от напряжения, она спросила их главного: «В доме тоже будете смотреть?» Главный пожал плечами: «Сегодня – нет. А вообще, как начальство прикажет».

Вот возьмет их начальство и прикажет. И будут мужчины в замызганных джинсах и пыльных кроссовках расхаживать по стильным дизайнерским коврам и лапать полировку шкафов и комодов. Подмосковные уже ходили. Правда, по верхам и недолго. Как-то эти себя поведут?

Кстати, пылесосить давно пора. Забыла ты обязанности, Женя.

Вот вернется Антон, а дома пыль по углам, как перекати-поле клубится.

Почему-то ей казалось, что мальчика скоро отпустят. Может быть, подписку о невыезде возьмут, а может, и подчистую.

Не судья она Антону Дмитриевичу, не судья. Она ему защитник. Она ему помощник и понимающий близкий человек.

Захотел Антон опеку над сиротой оформить, в дом привел, не поставив свою тетю Женю в известность, – его право. Антошин выбор она приняла, хоть в душе и не согласилась.

Понял, что ошибся, решил ситуацию подправить – и это Евгения Петровна приняла. Как тяжелую и неизбежную данность.

Главное, чтобы ее мальчику, ее Антоше, хорошо и спокойно жилось. Когда жизнь в колею войдет, именно так все и будет. Что от нее зависит, Евгения сделает.

Могла ли она уехать из Антошиного дома?

Технически – да, могла. Года четыре назад он подарил ей отличную двушку в новостройке и отделку оплатил, и обстановку. Подшучивал, негодник, что не хочется ему, чтобы домработница ждала кончины работодателя, если он в завещание ее впишет.

Евгения тогда обиделась всерьез, а он поспешил исправить свой несмешной юмор и пояснил, что дарит жилплощадь, чтобы было где тете Жене голову приклонить, если его инсульт в могилу сведет или завалят конкуренты.

Про конкурентов он тоже, видимо, шутил. Какие сейчас разборки могут быть? Чай, не девяностые.

Евгения Петровна благодарила его со слезами на глазах. Подарок немалый, но здесь главное чувство. Дорожит он ею, выходит.

Она попросила позволения пустить в квартиру жильцов, он сказал: «Ну да, конечно». Велел деньги от аренды под хорошие проценты в банк переводить. Замечательный он мальчик, ее Антошенька.

Жильцов турнуть не проблема. Турнуть и въехать на свои метры. Но Евгения Петровна останется тут, выдюжит все, что им судьба послала. Его отпустят, и тогда он оценит ее преданность. Это главное.

Да, трудный день сегодня и нервный. Не успела Евгения после отъезда ментов хоть немного в себя прийти, позвонила Петелина. Интересовалась, как у Антона Дмитриевича дела и не нужно ли чем помочь.

Да чем ты можешь помочь, кукла фарфоровая? И какая тебе разница, как дела у Антона Дмитриевича?!

Делает вид, что не понимает, отчего к ним в фонд люди из полиции приходили, алиби у всех спрашивали, документы поднимали. Сидела бы тихо, не высовывалась.

Или и вправду не понимает?

Да, скорее всего. Ей же не стали докладывать, кто навел следствие на мысль, что их распорядитель может быть причастен к похищению мальчишки. Или сказали? Сказали, что от Антона сведения, а она не обиделась, не оскорбилась?

Чудеса. Бывают же такие чудеса.

Тебя практически обвинили в преступлении, а ты знай себе лезешь. Хоть плюй в глаза.

Евгения Петровна сразу просветила Антошу про эту гадину. Как только он взял за обыкновение рассказывать за ужином про «Наденьку», а после ужина, уединившись в спальне, подолгу висеть на телефоне, ведя с той же Наденькой пустые разговоры, домоправительница скумекала, в чем дело. Она решила, что с претенденткой следует познакомиться лично, дабы уберечь мальчика от новой беды.

Прямо об этом хозяину она не сказала. Выразилась иначе.

Ему не помешает знать, какая атмосфера царит в офисе «Утренней улыбки». Антон там бывает редко, а деньги туда переводит немалые. Евгения Петровна вышла с инициативой посетить фонд по незначительному делу и разведать обстановку. Финансовую отчетность фальсифицировать можно, а живой человеческий глаз не обманешь.

– Я войду тихонечко, посижу в приемной, в уголке, послушаю, о чем люди говорят, как об управляющей отзываются. Потом и в кабинет к ней зайду.

Он согласился. Видимо, был уверен, что офис фонда, вкупе с его «Наденькой», получит от верной