Да, могло быть и хуже. Во всяком случае, мое имя не прозвучало, но… Кто знает, сколько матери Стэна поступило личных сообщений? Наверняка ее спрашивали, что случилось.

Одно я знаю точно: мне нужно что-то делать в плане присмотра за дочерью. Единственная причина, по которой я не впадаю в отчаяние, – Ханна. Возможно, я наберусь смелости и попрошу ее о помощи.

Вирджиния

Открываю глаза, как только Джослин выходит из комнаты. Вряд ли я стерпела бы ее обвинения – а куда без них…

Никто сегодня не пострадал, в конце-то концов. Руби точно не поплыла бы по озеру в каяке. Она для этого слишком умна и сознательна. Без ума от своего друга – этого Стэна. Неприятная история со школьным автобусом – самое обычное недоразумение. Нынешние родители уж очень волнуются за своих детей.

Голова продолжает болеть, и боль словно костяными пальцами охватывает шею, а затем спускается вниз по спине, стоит лишь шевельнуться. Должно быть, и вправду рановато я отказалась от сильнодействующих таблеток, но решила – значит, решила. С туалетного столика на меня смотрит черно-белое фото Александера. Как же мне хочется, чтобы он сегодня был со мной… Каждая клеточка моего страдающего тела жаждет его возвращения.

Тяжело в одиночку хранить столько тайн. Тяжело и больно.

Лежу в полусне, а перед глазами крутятся сцены из прошлого: вечеринки, праздники, отдых, минуты нашей с Александером близости… Милые маленькие мгновения, за которыми неизбежно следуют мрачные и пугающие воспоминания.

Ребенком наша дочь принадлежала не мне, а другой женщине, и эта мысль не давала мне покоя, тянула к земле, словно на шею повесили огромный жернов. Это меня в итоге и сломало.

Субботняя ночь… На ужин мы пригласили шестерых друзей. Прибыли все уже после обеда – каждый желал заодно посмотреть трансляцию национальных охотничьих скачек, так что выпивать начали рано, а кокаин появился еще до ужина. Я в этом не участвовала. Никогда не любила чувствовать себя пьяной, боялась утратить над собой контроль. Сказывалась многолетняя привычка – ведь мне часто приходилось наблюдать за Александером, когда тот вел игру. Одному из нас следовало постоянно быть начеку, хотя что нам в итоге дала эта осторожность… Муж находил множество способов сыграть и за моей спиной.

Итак, в те выходные я оставалась трезвой и настаивала, чтобы наркотики употребляли за закрытыми дверями. В конце концов, в доме был ребенок. Дневную прислугу я отпустила еще до обеда. Никогда не возражала накрыть на стол сама, если приватность того требовала. И у стен есть уши – об этом я не забывала.

Разумеется, Ханна осталась. Она присутствовала в доме всегда, даже выходные брала крайне редко. Джослин не должна скучать – в этом состояла основная задача няни. Ближе к вечеру, когда наши гости уже были изрядно навеселе, я попросила ее одеть и привести дочь вниз несколько раньше, чем планировалось; хотела, чтобы малышка поздоровалась с гостями, пока вечеринка не набрала ход.

Ханна выбрала ей подходящее к случаю платье.

– Не стоит оставлять Джослин внизу надолго, – распорядилась я. – Скажет всем «привет» – и достаточно. Потом можете вести ее в детскую.

– Хорошо, леди Холт.

Мне хотелось, чтобы дочь получила удовольствие. Сама я девчонкой очень любила знакомиться с друзьями родителей. Такой торжественный момент… Спускаешься вниз в красивом наряде, кружишься по комнате, а иногда тебе даже позволяют сделать маленький глоточек шампанского.

Я выбивалась из сил, пытаясь завоевать расположение дочери, и видит бог – в тот вечер случилась одна из последних отчаянных попыток.

Сегодня меня занимает вопрос: отвечала-то она всегда доброжелательно, но что на самом деле было у нее на душе? Если даже Ханна пребывала в крайнем раздражении, то внешне никак этого не показывала. До того вечера – точно.

Звонит мобильный телефон Джослин. Слышу, как дочь тихо отвечает – видимо, стоит на лестничной площадке. Пытаюсь сесть. Половина одиннадцатого вечера… Кто может беспокоить в такое время? Возможно, кто-то из Калифорнии.

– Ханна! Спасибо, что перезвонила. Прости, что так поздно, но я в большом затруднении – похоже, Антеа нас покидает, и я не знаю, кого бы…

Конец фразы разобрать не получается – Джослин уходит в свою спальню.

Меня словно ударили под дых. Антеа уходит, Джослин приглашает в наш дом Ханну… А что же еще она хотела сказать? К кому бы еще она обратилась по поводу присмотра за Руби?

Бросаю взгляд на пакеты с лекарствами на прикроватном столике. Александер смотрит на меня с фотографии. Я вполне могла бы выпить сразу пригоршню таблеток и присоединиться к мужу, где бы он сейчас ни был. Искушение велико, но я не должна сейчас покинуть дочь, которую всю жизнь старалась защищать.

В тот вечер мы дали ей одну из моих разноцветных пилюль – больше ничего придумать не удалось. Подсунули наркотик и решили, что будем надеяться на лучшее.

– Она спит, – сказал Александер, выйдя из детской.

Вид у него был такой, словно он балансировал на грани безумия.

– Что она видела?

Муж промолчал. Его била крупная дрожь, – так трясется собака на приеме у ветеринара. Я сжала голову любимого в ладонях, пытаясь успокоить и найти его взгляд, однако он прятал от меня глаза.

– Что она видела? – повторила я, дав ему пощечину.

Сорвалась на крик, хотя следовало держать себя в руках. Сегодняшнее происшествие вполне могло нас погубить. Александер мягко прикрыл мне рот.

– Тс-с. Все хорошо, она спит.

Его зрачки превратились в точки, по вискам струился пот. Стены мезонина словно сжались вокруг нас.

Все это время тело Ханны с неестественно выгнутыми конечностями лежало на ступеньках черной лестницы. Под ее головой собралась лужица крови, запачкав блестящие волосы. Слава богу, хоть глаза закрыты…

– Принеси одеяло, – сказала я.

Мы завернули Ханну и связали, воспользовавшись веревкой, которую она сорвала со стены во время падения. Я взялась за ноги, и мы понесли тюк вниз. Одна туфелька сорвалась с ее ноги и с грохотом полетела вниз по лестнице, а голова, как в страшном сне, упала Александеру на грудь. Спрятать тело решили на заднем дворе, в бункере для угля.

– Мы не можем ее здесь оставить, – пробормотал Александер, заперев дверцу.

– Нам следует повременить. С трупом разберемся позже. Иди в дом, переодень рубашку – ты весь в