Однако в саге разработка образа усложнена. В ней детали, присущие эпическому сюжету, распределены между разными персонажами: изрыгающий яд дракон – это Якуль, сжигающий корабли, а идущий на водопой и оставляющий на земле следы от своего тяжелого тела дракон – это оборотень Сиггеус. Мы встречаемся здесь с аналогом авторского приема раздвоения персонажа, который уже был отмечен ранее при обсуждении переработки автором саги сюжета шведской версии «*Пряди об Эймунде». Эддический Фафнир – или его прототип – в саге реализован в образах двух драконов.

Фольклорный мотив оборотничества, распространенный в произведениях древнеисландской литературы, при всей его многогранности лишен той остроты, которую придал своей притче автор «Саги об Ингваре», соединив мотив о драконе, охраняющем золото, с нормой христианской этики: согрешившие люди принимают образ дракона, и наказанием за грех жадности становится привязанность оборотня к своему золоту, которое ему суждено охранять от посягательств таких же грешников, как он сам. Связь элементов, конституирующих притчу (золото, люди, драконы), с дьяволом придает мотиву совершенно новое содержание и драматизм. Автор находит немало способов, чтобы подчеркнуть это. Встреча с дьяволом происходит ночью, в то время, когда люди наиболее уязвимы, а силы зла – опасны. Не каждый из людей Ингвара мог оказаться в роли слушателя; только один из его отряда – Соти подходил для этой роли, поскольку он был, по словам дьявола, «нечестивым и неверующим». Он, узнав все, что дьявол хотел сообщить христианам, умер сразу же, как только рассказал Ингвару об услышанном им. Его смерть была заранее предсказана: «…ты останешься с нами», – сказал дьявол. И действительно, «когда Соти закончил свой рассказ, все увидели, как он упал замертво», сказано в саге. Исполнение пророчества дьявола в отношении Соти служит сигналом читателям, еще не ведающим конца истории, о том, что и другое его предсказание о смерти Ингвара и большей части его войска сбудется.

При всей трагичности истории о Сиггеусе и его дочерях автор отнюдь не пессимистичен, о чем свидетельствует последний из эпизодов, в которых участвуют драконы. Автор вновь вводит в свою сагу крылатого дракона Якуля, погубившего тот из кораблей Ингвара, которым правили священники. Сын Ингвара Свейн, идущий по маршруту, которым прошел его отец, подходит к тому месту, где обитает Якуль (С‑7). Его спутники рассказывают ему историю, произошедшую там с отрядом его отца, и он решает остановиться. Оставив корабли, большая часть отряда прячется в лесу, а нескольких юношей Ингвар посылает узнать, что происходит у дракона. Описание вылазки, предпринятой юношами, в Походе Свейна практически дословно повторяет соответствующий эпизод Похода Ингвара. Обстановка в логове была такой же, как во время плавания Ингвара: змеи, которых было множество, спали, и Якуль, свернувшись кольцом, был подле них. Так же как в свое время Вальдимар, один из юношей попытался копьем достать золотые кольца, но, дотронувшись до одного детеныша, перебудил всех, включая Якуля. Идентична и реакция Якуля на вторжение в его мир: он полетел к кораблям, намереваясь поразить их, по-видимому, так же, как ранее корабли Ингвара, извергнув на них яд (летел «с разверстой пастью»). У этого эпизода принципиально иной финал: Свейн, поджидавший Якуля, использовал оружие, уже не единожды примененное им против язычников. Он выстрелил прямо в пасть змея стрелой, к которой он привязал трут с освященным огнем, и «попал прямо в сердце», так что Якуль мгновенно умер. «Увидев это, Свейн со своими людьми помолились Богу с благодарностью».

Как кажется, анализ ряда эпизодов «Саги об Ингваре» (И‑2, И‑9, И‑10, С‑7) дает достаточно оснований полагать, что образ дракона появился в тексте не случайно. Соединение этих эпизодов с деталями, характеризующими христианско-этический взгляд на мир, позволяет считать, что автор саги, использовав традиционно присутствующие в скандинавской мифологии и фольклоре сюжеты, подает их в совершенно иной трактовке. Переосмыслению автором образа дракона могла способствовать библейская традиция, согласно которой «дракон, змий древний… Есть диавол и сатана…» (Откр. 29:2).

Эпилог

Содержание Эпилога, в котором среди большого числа имен упоминается имя Одда Сноррасона – по мнению многих исследователей, вероятного автора «Саги об Ингваре», – уже рассматривалось ранее при обсуждении проблемы авторства произведения[308]. В данном разделе остановлюсь лишь на составе Эпилога. Эта завершающая повествование часть саги фактически распадается на три фрагмента, которые посвящены разным темам:

а) обсуждение вопроса о генеалогии Ингвара.

Но мы знаем о том, что некоторые сказители саг говорят, что Ингвар был сыном Энунда Олавссона, потому что им кажется, что ему прибудет чести, если его назовут сыном конунга. Но Энунд с охотой отдал бы все свое государство, если бы он мог выкупить жизнь Ингвара, потому что все хёвдинги в Свитьоде предпочли бы, чтобы он был конунгом над ними. А случается, что некоторые люди спрашивают, чтó указывает на то, что Ингвар не был сыном Энунда Олавссона, и на это мы хотели бы ответить следующим образом. У Эймунда, сына Олава, был сын по имени Онунд. Он был похож на Ингвара во многих [проявлениях] природы, и превыше всего в своих дальних странствиях, как это засвидетельствовано в той книге, которая называется «Gesta saxonum» и в которой так написано: «Fertur, quod Emundus rex sueonum misit filium suum Onundum per mâre balzonum, qui post trem… Ad amazones et ab eis interfectus est»[309].

б) характеристика одного из эпизодов плавания отряда.

Так говорят некоторые люди, что Ингвар и его люди плыли две недели и не видели ничего, если только не зажигали свечу, потому что высокие берега смыкались над рекой, и было так, как если бы они находились в пещере все эти полмесяца. Но мудрые люди считают, что это не могло быть правдой, если только река не текла по таким [узким] ущельям, что их вершины смыкались, или если леса не были так высоки, что они соприкасались там, где были ущелья. Но хотя это и возможно, все же это не похоже на правду[310].

в) рассказ авторов Эпилога о некоторых обстоятельствах создания «Саги об Ингваре».

А мы слышали, как рассказывали эту сагу, и записали ее на основе древних сказаний тех книг, которые монах Одд Мудрый велел сложить по рассказам мудрых людей, о которых он сам говорит в своем письме, посланном Йону Лофтссону и Гицуру Хальс[с]ону. А те, кто считает, что они знают [об этом] лучше, пусть исправят там, где чего-то недостает. Монах Одд говорит, что он слышал, как эту сагу рассказывал тот священник, которого зовут Ислейв, и второй [человек] по имени Глум Торгейрссон, а также третий [человек] по имени Торир. Из их древних сказаний он взял то, что ему