смыкались над рекой, и было так, как если бы они находились в пещере все эти полмесяца. Но мудрые люди считают (Enn uitrum monnum þiker), что так не могло быть, если только река не текла по таким [узким] ущельям, что их вершины смыкались, или если леса не были так высоки, что они соприкасались там, где были ущелья. Но хотя это и возможно, все же это не могло быть правдой»[328].

Еще более существенным доводом автора, однако, в ряду других попыток обосновать достоверность повествования, заметно утрачивающим свою значимость, является упоминание в Эпилоге саги нескольких информантов Одда Мудрого – священника Ислейва, Глума Торгейрссона (по другой рукописи – Торгильссона) и некоего Торира, услышавшего сагу об Ингваре в Швеции[329]. В этой ссылке примечательно не только перечисление имен, но и явное стремление автора обратить внимание аудитории на продолжительность бытования рассказов о походе (по меньшей мере, на протяжении нескольких поколений) и их распространенность как в самой Исландии, так и в Швеции.

Наконец, следует отметить, что автор не ограничивается лишь ссылками на высказывания других людей. Он наделяет функцией информанта одного из ближайших друзей Ингвара – исландца Кетиля, по прозвищу Гардакетиль, который был свидетелем всех тех событий, которые описаны в саге. Он вернулся в Швецию после гибели Ингвара, чтобы сообщить его родственникам о произошедшем, а затем сопроводить сына Ингвара Свейна по маршруту его отца. Неслучайно, переходя к рассказу о Свейне, автор замечает: «Там в походе с ним находится Гардакетиль, [который] и расскажет дальше (ok skal leid segia)»[330]. Герой вместе со Свейном благополучно возвращается в Свитьод и из этой поездки (которая была не менее чем третьей по счету за его жизнь). Через некоторое время, решив проведать свое новообретенное государство, как свидетельствует сага, «уплывает Свейн из Свитьода. Но Кетиль остался там, и ему довелось слышать, как говорили, что Свейн пробыл в Гардах зиму и весной начал собираться в путь, а в середине лета отплыл из Гардарики, и последнее, что узнали люди о нем, было то, что он поплыл по реке. А Кетиль отправился в Исландию к своим родичам и осел там, и первым рассказал об этом» (ok sagde firstur fra þessu)[331]. Функция этого персонажа в сюжете прозрачна: он необходим автору как очевидец событий для обоснования историчности повествования. Он свидетель событий и информант автора. И в связи с этой функциональной заданностью образа едва ли целесообразно искать его исторический прототип или делать выводы о том, что он мог быть скальдом при Ингваре, подобным скальдам Олава Трюггвасона[332]. Это, без сомнения, вымышленный персонаж, который был почерпнут автором саги из другого сочинения – «Пряди об Эймунде»[333].

Точное время создания «Саги об Ингваре» определить довольно сложно. Предложенные исследователями датировки варьируются от конца XII до XIV в. Проведенный Д. Хофманном анализ лексики и отдельных грамматических форм текста, который показал наличие в нем бесспорных следов древнего оригинала, безусловно, заслуживает внимания, однако аргументы исследователя не могут являться достаточным основанием для датировки саги концом XII в. Они характеризуют, скорее, источники того произведения, которое мы имеем сейчас, и дают основания считать, что какие-то отдельные разделы саги существовали в письменном виде и были использованы автором при работе над своим сочинением. Ряд формальных признаков текста указывает на то, что «Сага об Ингваре» моложе этого времени и ее следует отнести к тому периоду развития жанра, когда уже сложились основные принципы построения произведений. Показателем этого, в частности, является четкая паратаксическая структура основной части текста, в которой эпизоды (или сцены), как звенья цепи, соединяются друг с другом. Каждый эпизод представляет собой законченный рассказ; перемещение его в пределах отдельной сюжетной линии существенно не повлияло бы на суть повествования. Построение эпизодов также формализовано: большинство из них легко членится на три составные части – преамбулу, действие и завершающую фразу[334]. В «Саге об Ингваре» время линейно: нигде в сюжете автор не допускает нарушения его течения. Сложные стилистические приемы, ставшие доступными искушенным в своем мастерстве авторам поздних саг, в частности такие, как использование диахронии, не встречаются в тексте. В то же время отмеченная ранее комплексность композиции саги, проявляющаяся в одновременной разработке нескольких сюжетных линий, характеризует ее художественную структуру как достаточно развитую и не позволяет поставить данную сагу в один ряд с наиболее ранними – конца XII в. – памятниками древнеисландской словесности, такими, например, как «Сага об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда.

В то же время едва ли правомерно относить «Сагу об Ингваре» к XIV в. Об этом, как кажется, в первую очередь свидетельствуют источники, лежащие в основе произведения. Можно с достаточной степенью уверенности говорить о том, что автор «Саги об Ингваре» опирался как на устные сказания, так и на письменные памятники, комбинируя разные типы источников в разных частях своего сочинения. Судя по Прологу, можно заключить, что устные сказания о походе Ингвара не включали в себя развернутого рассказа о предках героя. Автор использовал существовавшую уже в устной традиции историю о свее Эймунде, героически проявившем себя на службе у русского князя Ярослава Мудрого, и, разорвав текст в хронологически подходящих местах, добавил в нее сведения об исторических персонажах и ввел Ингвара[335]. Вероятно, дополнительным источником для этой части саги послужили некие письменные тексты. Эпизоды, в которых рассказывается о юности главного героя, являются, как можно полагать, плодом творчества самого автора «Саги об Ингваре».

Поход Ингвара, без сомнения, построен с широким привлечением устной традиции. Выяснить, были ли это непосредственные сообщения информантов или ранее записанные рассказы, которые могли входить и в *Vita Yngvari Одда Сноррасона, не представляется возможным. Определенно можно сказать лишь то, что существенная часть мотивов и устойчивых фольклорных сюжетов, в том числе принадлежащих дружинной традиции, зафиксированных в письменности и потому известных нам в устойчивой форме, включена в «Сагу об Ингваре» в иной, несколько отличающейся трактовке. Этот факт, как представляется, должен свидетельствовать о том, что автор саги привлек данный материал не из письменного, а из устного источника, т. е. того типа источника, для которого характерна вариативность (хотя в оценке типа источника всегда остается место сомнениям). Очевидно также, что автор использовал не только скандинавский материал, но и сочинения континентальных европейских авторов, что особенно заметно в этой части саги.

Не только два первых раздела саги отличаются определенным традиционализмом, особенно характерным для сагописания начального этапа, но и Поход Свейна проявляет эту же тенденцию. Как отмечено исследователями, данный раздел построен по аналогии с рассказом о предшествующей экспедиции, и этот параллелизм является важным показателем того, что автор еще не был свободен в проявлении своей индивидуальности, он был связан