— Ты говоришь: «наш город», а сам живёшь вне его. Почему? — не удержался я.

— Мне спокойнее быть вдали от всей этой суеты. А потом, я говорил, что мне нравится жить на земле, обрабатывать все те грядки, собирать урожай… Мне так хочется жить, так я и живу.

Мы шли по городу, разглядывая замки, дома и всё, что попадалось.

Люди были одеты большей частью почти как Óдин, я имею в виду мужчин. А женщины! … О! Богатство их фантазии неподвластно созерцанию. Мы шли по городу, казалось, здесь столько народу, но… очень многие знали Óдина! Они приветствовали его кивком ли головы или просто улыбкой. Но что меня поразило ещё больше, это то, что мне известно под названием «базар» или «ярмарка» … Что в этом необычного? Это большая площадь, на которой без всякого упорядочения стоят прилавки. Что здесь есть? Всё съестное! А странность вся в том, что ничто не продаётся. Можно подойти и выбрать всё, что пожелаешь. Хозяин товара ещё и поможет тебе выбрать или сложить. Если поинтересуешься, то расскажет, как лучше приготовить, чтоб сохранить вкус продукта.

— Можно взять вот этот ананас? — робко спросил Бен, указывая на самый маленький.

— Конечно, бери, — ответил ему молодой человек, стоявший за прилавком, его лицо закрывала широкополая шляпа.

— Ты можешь выбрать и самый большой, — сказал Óдин, подходя к Бену.

— А что я буду за это должен?

— Ничего, просто поблагодари, и всё.

— Тогда я возьму вот этот, — и Бен протянул руку к плоду среднего размера и, глядя на молодого человека, сказал:

— Спасибо, дружище, что позволил взять любой ананас, ты, должно быть, очень добрый.

— Благодарю за тёплые слова, мальчуган, — молодой человек тыльной стороной руки поднял шляпу с глаз, слегка столкнув её на затылок, и мы увидели сияющее лицо юноши. Он был искренне рад. Мы пошли дальше. По дороге Óдин объяснил вот что:

— Бенедито по доброте душевной сказал тёплые слова юноше, тем самым он невольно позволил ему посмотреть на окружающий мир.

— Это как так? — спросил я.

— В прошлом этот юноша — вор-карманник. Он прошёл испытания и вошёл в Небесную Страну, но не приобрёл права видеть все её красоты. Ему была дана эта шляпа в наказание. Из-под её полей он мог видеть только возделываемые грядки и путь от поля до ярмарки, и обратно.

— И что, он её никогда не снимает? — вставил свой вопрос Бен.

— И не мог бы снять, не набери он определённое ему в наказание число похвал, идущих от чистого сердца. А Бенедито сказал ему сразу три тёплых слова: «спасибо», «дружище» и «добрый» …

— А как долго он так жил? — поинтересовался я.

— Как долго — не знаю, не присмотрелся к нему, но уже не один десяток лет.

— А сколько ему надо было набрать похвал? — любопытство Бена не имело границ.

— Это известно только Всевышнему, но это число примерно равно числу краж.

— Вот это да! А я что, тоже так буду в шляпе ходить? Я ведь тоже крал…

— Бенедито, — спросил Óдин, — что ты крал?

— Я-то… — Бен смутился, — хлеб из шкафа и конфеты из комода…

— А почему ты это делал?

— Мне жутко хотелось есть … Особенно когда мы жили с мамой у отца в городе… — Бен поник, окунувшись в воспоминания.

Я привлёк его к себе и сказал:

— Ну не расстраивайся, тебе в такой шляпе не ходить.

— Это верно, — подтвердил Óдин.

Бен смотрел на нас, как на богов, снимающих с него кару. Так вот, за разговором, мы шли потихоньку по городу.

Óдин рассказывал нам что здесь есть. В городе было три больших театра, были и просто подмостки для других представлений, которые давали бродячие артисты. Здесь есть и такие. Показал нам Óдин и дома для путешествующих, но при этом сразу оповестил нас:

— Ни в одном из них я не позволю вам остановиться. Вы — мои гости! И я приглашаю вас в свой дом. Никаких возражений не принимаю.

Впрочем, возражать мы и не собирались, наоборот, были очень рады. Мы все порядком устали. И Óдин повёл нас к морю. На побережье раскинулась персиковая роща, и теперь, когда день клонился к вечеру, листва деревьев отливала, казалось, золотом. Ветерок, дующий с моря, колыхал листву, и если, слегка прикрыв глаза, смотреть сквозь ресницы на деревца, то кажется, что множество маленьких радуг играет переливами в рощице. Это великолепное зрелище! Мне не хватает слов, чтобы сравнить это с чем-то ещё!

Бену не сиделось на месте, хоть и говорил, что устал, всё же пошёл купаться. Мне же хотелось просто насладиться открывшейся красотой персиковой рощицы и отдохнуть, внимая шуму набегающих на берег волн.

Опустившись на мягкую траву у подножий деревьев, мы с Óдином отдыхали, думая каждый о своём. И мне пришла в голову интересная мысль: планета зовется «Радужной» не от этой ли игры света в листве персиковых деревьев?!…

Бен купался долго и вылез из воды только тогда, когда почти совсем обессилел. Он, пошатываясь, добрёл до нас и тоже опустился на мягкую траву. Я сел, опершись о ствол персика, Бен положил голову мне на колени, казалось, что он заснул. А я глядел на море и вслушивался в ритм этого гиганта. Что-то отзывалось во мне волнующей мелодией, мне хотелось это состояние запечатлеть стихом, но ничего не получалось. Тогда я отдался воле чувств и слушал странное волнующее звучание мелодии, в себе ли, или идущее от моря — не знаю.

Сгущались сумерки, и мы вернулись в дом Óдина: подумав, все сразу оказались во дворе дома.

На Радужной мы оставались дольше, чем на Розовой. Мы помогали Óдину работать на его грядках. Чтоб мы не выделялись в городской толпе, Óдин перекроил на нас одежду на свой лад. Работая в огороде, мы одевали такие же хитоны, что и Óдин. Бена это забавляло. А когда ходили в город, переодевались в более простые, в отличие от Óдина, одежды, но изящные. Бен сильно смеялся, увидев меня в бирюзовом одеянии, мягко спадавшем к ногам и обнажавшем правую руку и плечо. А потом, получив сам подобную одежду, рассматривал себя. На нём было подобие хитона: мягкая белая ткань, скреплённая на плечах, волной спускалась вниз и перехватывалась узким пояском, и далее лёгкими складками образовывала подобие юбки. Всё это было выше колен. Бен смеялся:

— Что я — девчонка, что ли, в юбке ходить, и где это видано? Вот бы мама увидела, что