которое удалось опознать лишь по медному браслету, подаренному женой на свадьбу. Старшие говорили, что женщина словно бы «замерзла». Ни с кем не разговаривала, не улыбалась. Боялись даже, что наложит на себя руки. Жусан, как звали молодую женщину, спасалась тем, что ухаживала за увечными или больными овцами, отпаивала из рожка новорожденных ягнят, помогала занедужившим собакам и людям. Когда в степи отыскали полуживого незнакомого парня, именно она принялась ухаживать за ним. Так, потихонечку она «оттаяла» и ее сородичи уже одобрительно поглядывали в сторону молодого парня. Может, это судьба? А парень... Когда его подобрали, он был кожа да кости, но когда он встал на ноги, немного отъелся и окреп, стало понятно, что он сильнее любого из мужчин в стойбище. Однако, пока он только собирал навоз, помогал управляться с овцами. И ничем иным себя не проявил.

Но вскоре для Данута представился случай отличиться. Однажды вечером пропала одна из собак — молодая псица и, как ее не искали, отыскать не могли. Народ был расстроен, потому что собаки были все равно, что члены семьи. И тут Данута осенило. Если он может посылать «мыслеформу», то почему бы не попробовать сделать обратное? То есть, попытаться получить сигнал (ну, как бы правильнее сказать?), или зов от самой собаки. Ведь она же (если жива!), сидит где-нибудь, пытаясь привлечь к себе внимание. Но если она не может сказать (ну, залаять, какая разница?), то все равно она сейчас думает о своих хозяевах.

Не говоря никому ни слова, Данут дождался, когда стадо погонят дальше, а сам вышел в степь и начал внимательно вслушиваться. Голоса собаки он не услышал — ни лая, ни поскуливания. Может, псица и издавала какие-то звуки, но из-за блеяния овец, шелеста ветра они были не слышны. Но тут воспитанник орков уловил еле-еле узнаваемый позыв. Показалось, что где-то потерялся ребенок, а теперь ему темно и страшно. Данут попытался вспомнить, как выглядела собака, но он, покамест, был не настолько сведущ в опознании животных и, посему, сумел сформировать в мозгу только образ большой собаки. Большой и мохнатой.

Удерживая образ, он начал тихонечко поворачиваться вокруг своей оси и, чудо! — услышал жалобное поскуливание, появившееся в его голове. Стало быть, псица сумела увидеть «мыслеформу» и откликнулась на нее. Стараясь выдержать направление, не сбиться с пути, Данут пошел навстречу шуму в голове, а он становился все сильнее, а потом воспитанник орков увидел дыру в земле, откуда поскуливание было уже не мысленное, а настоящее.

Не жалея рук, обламывая ногти, Данут начал расширять яму, где и обнаружил пропажу. Судя по всему, бедняжка залезла в эту нору и повредила лапу, а в попытках вылезти еще и наглоталась земли, потому и не могла дать знать о себе.

Вытащив бедняжку, Данут прижал ее к себе, поднял на руки и понес. Псинка была довольно увесистая, но воспитаннику орков даже в голову не пришло ставить ее на лапы и заставить идти самостоятельно. Так вот и нес ее на руках, а собака дрожала и прижималась к человеку, словно ребенок, потерявшийся, а теперь отыскавший свою мать!

Встречать Данута выбежали и люди, и собаки. Товарки «пропажи» уже недовольно толкали подругу носом — мол, становись на землю, и не позорься, что люди скажут? Но воспитанник орков отнес собачонку на повозку, где была «лекарка». Убедившись, что переломов нет, а лапа только ушиблена, Жусан отпустила собаку.

Перед тем как убежать, псица подбежала к Дануту и, виляя хвостом, принялась заглядывать парню в глаза, подпрыгнула, положив ему лапы на плечи, отчего тот едва не упал, а потом лизнула его в щеку. Народ, обрадовавшийся, что член их большой семьи нашелся, радостно засмеялся, а громче всех смеялась юная вдова.

Ночью Жусан пришла к Дануту, а тот не сумел сказать «нет».

Глава 17. Выбор сделан

Как это часто бывает, наутро Данут переживал о случившемся. Нет, он не жалел о том, что произошло ночью между ним и юной вдовой. В конце-концов, он человек свободный и, никому ничего не должный. Жусан тоже достаточно взрослая особа, уже успевшая побывать замужем. Так что, в этом отношении совесть парня была чиста. К тому ж, инициативу проявила сама женщина. Ведь это же не он пришел к ней в шатер, а она сама залезла в его постель. Отказать женщине? Интересно, как бы это выглядело со стороны, если бы он начал ее выталкивать, или звать на помощь сородичей Жусан? Вот-вот... К тому же, он молодой и здоровый мужчина, у которого давно не было женщины. А это, как говорили его сородичи, вредно для здоровья.

Вообще, Данут поймал себя на том, что все женщины, которые были в его жизни — а их, включая Жусан, и было-то всего три (Ласти не в счет, потому, что с ней дальше поцелуев дело не шло!) сами проявляли инициативу, а он, всего-навсего повиновался воле обстоятельств и настойчивости женщины. Разумеется, не без удовольствия. Но, кто из мужчин поступает иначе? Есть такие? Вот то-то же.

Но он переживал совершенно о другом. Воспитанник орков размышлял о том, а не придется ли ему связать себя какими-то отношениями? Проще говоря — не заставят ли его жениться? А он к этому совершенно не готов. Да, молодая женщина была довольно мила, но не настолько, чтобы связывать с ней свою судьбу. Тем более, Данут ужасно хотел выйти из этой степи. Здесь, конечно же, хорошо. Чистый и свежий воздух, хорошие люди, верные собаки. Вот только, коли начнешь думать о том, что до скончания века ты будешь перегонять овец из одного конца степи в другой, тут и рехнуться можно. Кочевники, выросшие рядом с отарами овец, не представляют себе иную жизнь, а он... Нет уж, нет уж. По правде-то говоря, он уже не смог бы прожить в том крошечном поселке, где он жил вместе с отцом. Всю жизнь ловить рыбу, распахивать крошечное поле, отбирать мед у диких пчел? Нет, ему требовалось чего-то большего. Тот мир, который он успел увидеть, был гораздо шире, нежели мирок у моря Ватрон, или среди овец.

Но что же ему теперь делать? Если ему прикажут жениться, то придется бежать. А куда? Данут пытался определить направление, где может быть побережье, от которого, как говорили, рукой подать до поселка геологов, но уж слишком оно было неопределенным. Если судить по солнцу, «неопределенность» составляла не меньше пятнадцати градусов. А пятнадцать градусов что в море,