автор, были написаны им с божественной помощью. Рифма эта, конечно, непроста, более скорый английский перевод, удачный сам по себе и к тому же признанный религиозным сообществом[121], лишен той насыщенности оригинала и, кажется, звучит несколько тускло и слабо на фоне раскатистого органного звучания латыни:

Hora novissima, tempora pessima sunt, vigilemus.

Ecce minaciter imminet arbiter ille supremus.

Тягости слезные, горести грозные все безысходней.

Братья, терпение: близко решение воли Господней![122]

…

Hic breve vivitur, hic breve plangitur, hic breve fletur;

Non breve vivere, non breve plangere, retribuetur.

Короток век здесь, короток плач здесь, кратки рыданья;

Жизнью не краткой, плачем не кратким нам воздается.

…

Urbs Syon aurea, patria lactea, cive decora,

Omne cor obruis, omnibus obstruis, et cor et ora.

Nescio, nescio, que iubilatio, lux tibi qualis,

Quam socialia gaudia, gloria quam specialis.

Сион, город золотой, млечная родина, славный своими жителями,

Всякое сердце в смятении, все теряются, и сердце, и уста.

Не знаю совсем я, что это за радость, что за свет в тебе,

Как ликуют народы, какая великая слава!

Как мы увидели, религиозная поэзия легко переходит в светскую. Религиозные и светские произведения идут рука об руку, положенные на одну и ту же музыку, собранные в одних и тех же книгах, но даже и автор зачастую у них был один и тот же. Он воспевал радости земные и небесные одной и той же мелодией и почти на одном дыхании. В таких обстоятельствах влияние церковной поэзии и музыки на светскую музыку и поэзию должно было быть очень велико, хотя характер этого влияния не так просто проследить на конкретных примерах, что требует дальнейшего изучения. Римская литургия была и прародительницей для многих литературных форм, потому что она дала жизнь секвенции и тропу, а те, в свою очередь, породили другую поэзию и драму – религиозную и, позже, светскую. Из них наибольший исторический интерес представляет религиозная драма как источник для светской драмы позднего Средневековья и Нового времени.

В искусстве драмы прослеживается окончательный разрыв с традициями классической античности. Драма в Средние века была заново создана из средневековых и, в особенности, христианских элементов. Римские театры исчезли вместе с Римской империей, на радость лидерам христианской Церкви. Пьесы латинских драматургов сохранились исключительно в книгах, которые мало кто читал даже во времена возродившегося интереса к классике. Поэтому, когда Хросвита подражала Теренцию, а Виталий неявно подражал Плавту, они не рассчитывали на то, что их произведения будут исполнять на сцене. В так называемых элегических комедиях XII века, вроде «Альды» Вильгельма Блуаского и анонимного «Памфила», скорее просматривается влияние Овидия, нежели Теренция, и они не имеют очевидной связи с современной или последующей драматургией. Средневековая драма выросла из церковной литургии и долго оставалась под ее покровительством. Конечно, на нее непосредственно повлияли интеллектуальные и социальные условия того времени. Три основных типа драмы были связаны с тремя главными интеллектуальными возрождениями Средних веков: мистерия или литургическая драма – с Каролингским возрождением, миракль – с интеллектуальным движением XI–XII веков, моралите – «с Ренессансом XIV века во Франции и Англии»[123].

На драматургические возможности христианского богослужения часто обращают внимание. Огромный кафедральный собор или монастырский храм, духовенство в богатом облачении, благоговейное собрание верующих создавали обстановку. Последовательность церемоний определяла границы действия, а литургия давала материал для драмы в центральном жертвоприношении мессы, в процессиях Вербного воскресенья и днях памяти разных святых, в богатом собрании библейских повествований и Священного Предания, а также в кульминационных обрядах главных событий церковного года – Рождества и Пасхи. Антифонное пение предполагало звучание двух хоров. Оставалось лишь распределить роли и добавить действия. Исследователи сходятся во мнении, что у истоков религиозной драмы стоит троп, созданный в IX веке, вероятно, в монастыре Санкт-Галлен, на основе пасхального интроита (introit) – четырехстрочного диалога, основанного на евангельском повествовании о посещении Мариями гроба воскресшего Господа:

«Кого ищете вы во гробе, о последователи Христовы?» – поют ангелы.

«Распятого Иисуса из Назарета, о небесные обитатели», – отвечают женщины.

«Воскрес Он, как и сказал. Идите, расскажите, что восстал Он из гроба».

«Воскрес Я», – начинается интроит.

Мы имеем дело с диалогом до тех пор, пока две половины хора поют в ответ друг другу, драма же начинается, когда два ангела и три Марии обретают персонификацию. К XII веку эти несложные зачины переросли в проработанные литургические постановки на Пасху и примитивные сцены из Страстей Христовых, которые часто разворачивались около гроба внутри храма. Аналогичное развитие затронуло святочный цикл, который стал включать в себя сцены с пастухами и пророками в день Рождества, а на Богоявление – постановки о трех волхвах и Рахили, плачущей об убитых младенцах. Тексты из многих регионов Европы свидетельствуют о широком распространении этого нового искусства. Большие праздники христианского года стали поводами как для драматических постановок, так и для народного веселья; даже если драма по-прежнему разворачивалась под церковными сводами, по большому счету она уже готова была стать независимой и принять светский характер. И в самом деле, в XII веке эта секуляризация уже начинается в использовании французского языка и в перенесении сцены в куда более обширные пространства церковного двора и рыночной площади.

По-прежнему религиозными, но в меньшей степени литургическими были возникшие в этот период миракли, в которых рассказывалось о жизни и чудесах святых. Они появились около 1050 года; а приблизительно в 1090 году Фитц-Стефан в своем описании Лондона противопоставил зрелища Древнего Рима лондонским пьесам, посвященным священным сюжетам, в которых «показаны чудеса, творимые святыми исповедниками, и страдания, в которых воссияла твердость мучеников». Жития святых полны драматизма и романтических сюжетов, изобилующих действиями и яркими событиями. Обычно они находились в тесной связи с людьми, которым эти высшие существа продолжали оказывать помощь все новыми и новыми чудесами. Жития были религиозной народной параллелью «песням о деяниях» (chansons de gestes) феодального мира. И если феодальные эпосы складывались в связи с конкретными святынями и культами на паломнических путях, то у святых были свои привязанности к конкретным храмам и монастырям по всей Европе, которые хотя и были зачастую отдалены друг от друга обширными пространствами, зато были объединены почитанием одного святого патрона. Мы не