— Почему ты кричишь на мою маму? Из-за меня?

Боже, слова ребенка легли бальзамом на мою истерзанную ревностью душу.

— Я кричу? — опешил Вербов. — Люба, извини… Лиза, тоже извини.

— Люба, он не кричит. Он просто привык говорить на работе очень громко.

— Но сейчас он не на работе…

— Давай, Люба, лучше выбирай еду, а то мы так и не пообедаем, — придвинулся к ней Вербов, используя все преимущества диваносидения.

А я сидела напротив на стуле, с мягкой подушкой, но все же стуле и через стол от ребенка, который еще пару дней назад был только моим, а теперь кто-то заявлял на него права, причем полные. Мне это не нравится? Скорее, я к этому не готова… Не была готова и вот сейчас в ускоренном порядке перенастраиваю свои нервы. Они дрожат — только бы не лопнули. Но один оборвался, когда Люба четко произнесла «папа»… Господи, Вербов, надеюсь ты знаешь, что делаешь… Будет жестоко и мерзко, если ты играешь моим ребенком в своих личных целях — психологических и сексуальных. Не надо впутывать ребенку в постельные отношения с его матерью. Если тебе надо только это, то я соглашусь без всякого «папы».

И вот когда Люба снова произнесла это новое для себя слово, я поймала на себе внимательный взгляд Вербова и только через секунду поняла, что он смотрит на официанта, который стоит у меня за плечом.

— Две солянки, пельмени, блины с лососем две порции, морс не холодный и два пунша. Один приготовьте, пожалуйста, без алкоголя. Это для меня.

А с алкоголем, значит, для меня — за спаивание немалолетних тоже не всегда по головке гладят.

— Папа, я хочу сушки.

— И сушки.

— Какие сушки? — наконец отыскала я свой голос, придавленный кирпичом слова «папа».

— Обыкновенные сушки или с маком, — это дал ответ на мой невопрос официант, и за меня ответил Вербов:

— Обычные, пожалуйста.

— Гриша…

— Ребенок хочет сушки, в чем проблема? — снова повысил он голос. — Лиза, в чем твоя проблема?

Это Вербов добавил уже, когда официант ушел. В чем? Да в тебе, милый, больше ни в чем. Не в сушках же, право!

Дизайн ресторана выдержан в советском стиле и залы напичканы всевозможными атрибутами быта века двадцатого. Потому и музыкальное сопровождение соответствующее: Мне говорят: он маленького роста. Мне говорят: одет он слишком просто. Мне говорят: поверь что этот парень. Тебе не пара совсем не пара… Только не та пара — это я. Зачем я ему в качестве пары? Ведь можно было просто переспать со мной… Или хотя бы сначала переспать, а потом уже навязываться в папы к чужому ребенку… Мне было больно потерять мужа, которого я любила, но я была почти взрослой на тот момент, а вот Любе потерять «папу» будет куда больнее — она еще не знает, какие люди жестокие лгуны… Вербов, ты ведь не можешь оказаться циником? Ведь не можешь…

— Я не знаю, Гриша… Извини. У меня нет праздничного настроения, вот и все…

— Нет, так сделаем. Не сделаем, так купим? Скажите, Елизавета Аркадьевна, где продается хорошее настроение? Я никаких денег не пожалею.

— Не сомневаюсь, — выдала я достаточно зло. Истратился ты на нас уже конкретно.

— И я не сомневаюсь, что ты заработаешь мне еще больше. Поэтому мне нужно обеспечить тебе здоровый дух прямо сейчас, а то мне начинает казаться, что это ты меня на дух не переносишь.

Взгляд злой — или мне уже всякие чертики везде мерещатся?

— У меня выходной, — слова давались с трудом, но я их произносила.

— А у меня прогул без уважительной причины. Я сбежал на свидание, а что получил? Промывку мозгов, а это уже больничным попахивает, а я завтра планировал работать полный день.

— Зачем? — я смотрела ему в глаза. Вернее, он не отпускал меня взглядом.

— А что мне еще делать? Заранее слушать по зомбоящику, что в будущем году будет лучше…

— Гриша, приходи к нам, — я это сказала! Он прав, надо ловить момент, а не искать слова, когда те не к месту и не ко времени. — Ты как Оливье любишь? С мясом, с курой или с колбасой?

Он не отвечал, молча смотрел мне в глаза, и от напряжения они у меня начали слезиться.

— С курицей. Не надо говорить по-питерски. Мы с тобой не совсем местные. Мы знаем нормальный русский язык. И не только его… По-молдавски это означает нечто другое. То, на чем сидят. Я долго не мог привыкнуть… Хотя дома у нас по-молдавски почти не говорили.

Напряжение только усилилось — он сейчас что-то расскажет о себе? Нет, ошиблась.

— Я целый день думал, как утащить тебя от домашнего Оливье… — выдал Гриша полушепотом.

— Никак…

— Я это знаю. Я вообще люблю размышлять над нерешаемыми проблемами. Например, отчего вымерли саблезубые тигры…

— Ты придешь? — перебила я.

— А ты надеялась, что откажусь?

— Я надеялась, что ты согласишься.

— Я буду лишним…

— Папы лишними не бывают…

— Смотря какие… Во сколько мне прийти?

— После работы. К девяти, — попыталась улыбнуться я, но получилось лишь усмехнуться.

— Можно только поставить одно условие? — спросил и не стал ждать от меня даже кивка. — Я куплю и Оливье и все прочее. Я не хочу, чтобы ты пахала весь день ради… ребенка, который хочет сушек. Мне-то точно ничего не надо.

— Даже солянки? — это я кивнула на появившиеся на столе тарелки.

— Может, посидишь со мной в офисе? Тогда возможности готовить у тебя просто не будет…

— Гриша, в чем дело? Я не собираюсь устраивать разносолы. Я приготовлю то, что планировала приготовить…

— К черту еду! Ее всегда можно купить… Люба, — он вдруг повернулся к ребенку. — Отпустишь маму завтра на работу? Обещаю, я не буду на нее кричать. Отпустишь?

— Завтра вторник, — ответил ребенок спокойно. Ее вопрос, кажется, и не удивил совсем. — Мама ходит на работу только в пятницу.

И Люба уткнулась в пельмени.

— Не отпустишь, значит?

— Неа… — ответила она уже с набитым ртом.

Что за странный диалог? Что за странное желание видеть меня в офисе? Разве Оливье не важнее? У меня еще даже картошка не сварена.

— Ну вот… А я думал подарить маме хорошее настроение. А то она у нас и в новом году такая злюка будет.

— Мама не злюка, это ты злюка…

Получил? Может, кому-то надо жевать, а не говорить. Солянка стынет.

— Ну, за мою фантазию… — Гриша вдруг поднял стакан с пуншем и толкнул донышком верх моего. — Старею. Даже ребенок раскусил меня… — добавил он совсем шепотом. — Ну что поделать, не заслужил в этом году…

О чем он вообще? Я сделала глоток — обжигающий, как и его взгляд: только направлен он совсем мне не в глаза. Алкоголь должен согревать, почему же тогда по моему телу разбежались мурашки?