три — на север. Придя ко мне на следующий день и перелистывая главнейший из моих альбомов коричневой фальшивой кожи, приятель неизбежно наткнулся на пропавшую у него марку.

Трясясь на сиденье полицейской машины, я старался и никак не мог представить себе причину ареста. Ведь не за бурундийскую почтовую марку?! Единственное, что приходило в голову, — опасное знакомство с Виктором. Однако и в этом было что-то неправильное: я сам приходил в суд, встречался со следователем, ему известен мой телефон, он мог позвонить, наконец, вызвать к себе повесткой… Представляю, кстати, как оживил мой арест унылую жизнь улицы, с каким неподдельным интересом следили за действом окрестные пенсионеры, безработные и домохозяйки.

Я потерял всякую ориентацию, как только машина тронулась, так что не мог сказать даже приблизительно, куда меня везут. Ехали мы минут десять, самое большее — пятнадцать. Когда машина остановилась, меня подняли на ноги и повели к выходу. Кто-то сзади снял шапку, закрывавшую мне глаза. Мне показалось, что машина стоит в подвале — так сумрачно было за открытой дверцей.

Стоявший внизу человек в черном комбинезоне, в маске, со стальным Шлемом на поясе, с толстым, коротким автоматом на коротком ремне, подхватил меня под локоть, когда я оступился и чуть не упал со ступенек. Сквозь прорезь в черной трикотажной маске на меня смотрели прозрачные, светло-голубые, спокойные глаза. Таких людей в комбинезонах, в масках и особых шлемах, вооруженных какими-то особыми короткоствольными автоматами, мне приходилось видеть только по телевизору; входили они в таинственную бригаду борцов с терроризмом, освобождающую заложников, отбивающую захваченные самолеты, уничтожающую вооруженных до зубов, опасных бандитов.

Черное мое пальто запачкалось, на нем видны были отпечатки бивших меня ног.

Я не успел осмотреться; как только оказался я на земле, человек в маске тут же потащил меня к двери в кирпичной стене; на высоких каменных ступенях, ведущих в здание, я снова споткнулся. Дверь закрылась за нами не сразу, я слышал, как в коридор вошли еще несколько человек. Коридор был ярко освещен. Все шли быстро, в полном молчании. В комнате без окон нас уже ждал невысокий, с лысиной во всю голову, мужчина лет сорока. Меня усадили на стул. Мужчина что-то сказал, судя по всему, представился, улыбнулся, подал мне руку желтоватой ладонью вверх, — я хотел было протянуть ему свою… Он кивнул замаскированному полицейскому, замаскированный кивнул в ответ, зашел мне за спину, и скоро я почувствовал, что мои запястья освободились.

Мужчина все еще держал перед собой руку.

Как больно, оказывается, становится, когда снимают с тебя такие вот наручники, такую тоненькую пластиковую ленту, врезающуюся в самое мясо! Кисти затекли настолько, что невозможно было пошевелить пальцами, опухшими, какими-то не то бурыми, не то синими.

Человек убрал руку. Кроме нас двоих в комнате никого не было; полицейский, видимо, вышел, когда я рассматривал свои руки. Человек кашлянул, прочищая горло. Из его ноздрей торчали несколько черных волосков. От дыхания они слегка колебались: вперед, назад, вперед, назад.

Он потер ладонь о ладонь.

— Вы, вероятно, ждете разъяснений? — сказал он. — Произошла ошибка. Досадная ошибка.

— Ошибка? — повторил я.

Мне было больно говорить; вообще, было больно и сидеть, и дышать.

— Мы приняли вас за другого.

Интересно, за кого?

— За Ивлева. Должен вам сказать, что вы и вправду на него очень похожи. Мы, со своей стороны, приносим вам всевозможные извинения. Я понимаю, что это — небольшое утешение… К нам поступил звонок, что Ивлев бежал, что его якобы видели на улице. И надо же было такому случиться, что его, как назло, не оказалось в камере и никто не мог сказать, куда он подевался.

— Мне можно курить? — спросил я.

— Так что, сами понимаете, времени на размышления у нас не оставалось.

— Значит, он бежал?

— Нет… Он находился в суде, где знакомился со своим делом.

Карманы мои были пусты.

— Но вы на самом деле разительно похожи на Ивлева.

Он помолчал.

— Знаете, что бы я посоветовал вам на будущее? — спросил он.

— Нет.

— Постарайтесь поддерживать со своими соседями более тесные отношения.

— При чем здесь мои соседи?

— А как вы думаете, кто позвонил в полицию?

Конечно. Как и почти каждый день, видел я, выходя из дому, за грязно-серыми, полупрозрачными занавесками два силуэта пожилых следопытов. А потом, оглянувшись из сквера, видел их' на улице, дружно стоящих на тротуаре, глядящих на меня… Неужели они?! Но тогда какой поразительный идиотизм, какое невероятное отсутствие элементарных мыслительных способностей: после многих месяцев ежедневных наблюдений из-за занавески они вдруг узнают во мне убийцу, сбежавшего из тюрьмы! Какая чушь.

— Мы тут, пока суд да дело, устанавливая вашу личность, выяснили, что вы обращались к нам с информацией о письме от Ивлева…

— Да.

— Почему вы не передали письмо следователю?

— Потому что я его уничтожил. Я ведь рассказывал об этом.

— Да-да… Как вы думаете, почему Ивлев отрицает факт существования такого письма?

— Отрицает? Не знаю.

— Вам это не кажется странным? Если у него было желание поделиться с вами неизвестными подробностями преступления, почему он не хочет признаться нам? Я не говорю о подробностях — но хотя бы в том, что написал вам письмо? Просто письмо?!

— Не представляю.

— Простите меня за такой вопрос: а вам не почудилось, что вы получили это письмо? Кто вам его, кстати, передал?

— Оно пришло по почте.

— Вы же говорили, что его передал адвокат Ивлева.

Я не мог такого сказать.

— Нет, я получил его по почте.

— Просто по почте? С почтовыми штемпелями? Или его кто-нибудь подбросил в ваш ящик? На нем были почтовые штемпели?

Я подумал.

— Мне кажется, со штемпелями.

— Я повторю свой вопрос. Вы на самом деле получили от Ивлева письмо, о котором вы рассказывали следователю господину Жаки Веркаутерен, или…

Он замолчал, предоставляя моему воображению возможность самостоятельно восполнить пропущенное окончание вопроса. В его руках был листок бумаги — как мне показалось, с протоколом моей беседы со следователем. Вот и моя подпись в правом нижнем углу.

Все-таки странно, что в невероятной спешке, последовавшей после звонка моих соседей, они успели так основательно установить мою личность, не только выявить факт моего визита к следователю, не только выяснить тему моих показаний, но даже найти протокол, составленный следователем господином Жаки Веркаутерен по мотивам нашей встречи! И, кстати, где он сам, почему не присутствовал при задержании якобы бежавшего подследственного?

— Конечно.

— А почему же он тогда отрицает?

— Не знаю.

— А как вам кажется, в чем же все-таки причина? Ведь вы лучше меня знаете этого человека.

— Я знаю