принял положенные ему семьсот пятьдесят франков, сдержанно поблагодарил, мгновенно выписал на них квитанцию, положил на стол рядом с аптечными рецептами. По его мнению, у меня были сломаны ребра, не то два, не то три. А может, и все четыре.

— Не провожайте меня, если вам больно, — сказал он с испугом, глядя, как встаю я к нему с дивана. — Я сам выйду. Мне не впервой.

И был таков.

Последующие часы этого дня носили медицинский характер. Я поехал в больницу. Сделал рентген. В узкой туалетной кабинке мочился в пластмассовую бутылочку, отражаясь сразу во всех квадратиках глянцевой керамической плитки.

От рентгенолога поразительно остро пахло потом. Поставив меня на металлическую подножку рентгеновского аппарата и с отвращением взглянув на мой живот, он отошел за стеклянный экран, откуда спросил:

— Вы футболист?

На телевизионном экране я увидел собственный скелет.

Футболистом назвать себя я не мог.

Аппарат гудел, пищал, щелкал — производил, одним словом, все положенные ему звуки. Врач не стоял на месте, выходил ко мне из-за своего стеклянного укрытия, поворачивал, укладывал, говорил, когда можно дышать, а когда нельзя, вонял потом. Предыдущий врач ошибся: сломано оказалось только одно ребро.

Вернулся домой я поздно вечером, когда на улице уже совсем стемнело. Окно нижнего этажа в доме напротив было закрыто белыми ставнями. Телефонный звонок я услышал еще с улицы, стоя с ключами на ступеньках перед дверью. Бежать или не бежать? Или двигаться к телефону неторопливо, как подобает человеку с битым ребром? Я выбрал второе и, закрыв парадную дверь, пошел в темноте к телефонному аппарату. Снял трубку.

10

Она представилась, но я и без этого сразу узнал ее тихо звучавший голос.

— Добрый вечер, — сказала она.

— Добрый вечер, — ответил я. — Вы простите, что не смог к вам заехать.

— Ах, да, вчера, — сказала она, будто только сейчас вспомнила о нашей несостоявшейся встрече.

— Надеюсь, вы меня не слишком долго ждали?

— Нет, ничего, все в порядке.

Странно она говорила со мной, как-то растерянно, грустно.

— Вам ведь вчера нужно было куда-то ехать…

— Ехать? — переспросила она.

— Вы говорили, что у вас назначена встреча.

— Да, — ответила она. — Правда.

— И вы на нее не опоздали.

— Нет. А почему вы не приехали?

— Я заболел.

— Что-нибудь серьезное?

— Ничего страшного.

Так ведут себя кинематографические герои с мужественным профилем: нет, я не ранен, пуля прошла стороной, а это не кровь, это томатный сок, что пролила ты вчера на мою рубашку.

— Может, вам нужна моя помощь?

— Нет-нет, — ответил я. — Спасибо.

Чтобы прервать эту тему, следующий вопрос задал я сам.

— Ну а у вас что слышно? Как дела у вашего подзащитного?

— Пока без изменений.

Она помолчала.

— Мне нужно с вами поговорить, сказала она; по улице проехала машина, первая за время нашего разговора. — Вы не могли бы ко мне приехать? Ах, да, простите, вы больны. Вы лежите в постели? Вам нельзя вставать? Тогда приеду я, — закончила она решительно, не дожидаясь моих ответов.

К раненому герою приезжает подруга. Романтическая встреча. Бледный герой, кусая пересохшие губы, держится молодцом. Подруга делает вид, что не замечает его мучений, и заливается слезами, выскочив на балкон, где осенний ветер развевает ее белый воздушный шарф.

— Если вы насчет дневника — я могу завтра отправить его по почте.

— Нет. Мне нужно сегодня. Я расскажу обо всем, когда приеду.

Я взглянул на часы. Согласился.

— Я выеду прямо сейчас.

— Хорошо.

— До свидания, — сказала она.

— До свидания, — сказал я.

За краткое время нашего общения у нас уже выработалась одна традиция: трубку всегда первой опускала она. В свою очередь положив трубку, я задумался. Мне вспомнилось, с чего начались московские неприятности Виктора: вот точно с такого же позднего визита полузнакомой девушки. Та плакала, что-то случилось с ее мамой, она чувствовала себя такой одинокой… В отличие от Виктора, у меня не было шампанского, было только обычное вино, пара бутылок красного, пара — белого. Я усмехнулся: ничего не пить и не принимать душ, когда она ляжет в постель.

Затем я включил свет, опустил ставни, убрал с дивана постельное покрывало, заменившее мне прошлой ночью одеяло, пошел заваривать чай. За этими незамысловатыми в обычной жизни, но болезненными сегодня действиями: включением света, уборкой клетчатого пледа, наполнением чайника, расстановкой по местам книг, наваленных на журнальном столике перед диваном, — за всеми этими движениями, отдающими болью в груди, почти незаметно прошли минуты, лежавшие между нашими домами. Раздался звонок в дверь. Я двинулся ее открывать. За дверью стояла она. Улыбнулась мне, я улыбнулся ей, мы поздоровались, я посторонился, она поднялась по ступенькам в коридор. Входя в дом, она всмотрелась в мое лицо. Я знал, что выгляжу не лучшим образом.

По моему предложению она уселась в кресло, стала осматривать комнату, как осматривает всякую комнату всякий впервые в ней оказавшийся.

— У вас много книг, — сказала она.

Я уже знал об этом.

Она встала, прошлась вдоль книжных полок, снова села в кресло.

— Налить вам чаю?

— Пожалуйста, — ответила она рассеянно. — Может, вам помочь?

— Нет-нет, — ответил раненый герой. — Все уже почти готово.

В кухне долил воды в заварочный чайник и поставил его на поднос с чайным прибором: чашками, блюдцами, ложками, сахарницей.

Отпив глоток, она поставила кружку на стол, посмотрела на часы.

— Уже поздно, — сказала она. — Ничего, что я так поздно?

— Нет, конечно, нет.

Чай ей не понравился.

— Я звонила вам несколько раз, но вас не было дома.

— Да, я выходил.

— Даже не знаю, с чего начать, — сказала она.

Я чуть было не произнес дежурную шутку: начните, мол, с начала.

Взяв кружку, поставила ее на ладонь, затем — обратно на блюдце.

— Вчера вечером ко мне пришел человек. Сказал, что ему хотелось бы поговорить об одном из моих клиентов.

— Он хотел говорить о Викторе? — спросил я.

— Да. Откуда вы знаете?

Догадаться несложно.

— Он спросил, знаю ли я, что привез Виктор с собой из Москвы, что лежало в его чемодане, с которым он приехал в Бельгию. Я настолько растерялась, что ответила, что знаю. Я имела в виду всю эту историю с головой…

— Которой вы не верите?

Она не обратила внимания на вопрос.

— Он спросил, знаю ли я, где это находится сейчас. Я сказала, что знаю: я опять-таки имела в виду голову… А я знаю, где она находится, — грустно улыбнулась она мне. — Тогда он сказал, что я должна отдать это ему.

— «Это»? Что значит «это»? Он сказал, что именно вы должны отдать?

Мне показалось